Ультиматум

Текущая! Кого они хотели обмануть! Но я прикинулся дурачком и вставил правое предплечье в контрольное устройство. Послышалось тихое жужжание, ультразвуковые сканнеры ощупывали танталовую пластинку, вживленную в кость.

— Благодарю вас, мистер Гиффорд, — экран погас, но махолет продолжал кружить над землей.

Вновь засветился экран, на этот раз на нем появилась физиономия сенатора Роули, худощавая и загорелая.

— Гиффорд! Ты их достал?

— Да, сэр, — коротко ответил я.

— Хорошо! Я тебя жду.

Экран потемнел, махолет вновь двинулся на северо-запад.

Я пытался совладать с нервами, но не мог не признаться себе, что напуган. Мне попался опасный противник. Если сенатор мог проникнуть в компьютерный центр управления махолетами, кто знал, как далеко простирались его щупальца.

Как он мог просчитать, на каком махолете я полечу, каким чудом подключился к моему видеофону? Тем не менее, ему это удалось.

В нескольких милях от меня находился Охотничий домик наверное, самое охраняемое место планеты.

Разумеется, я понимал, что могу и не попасть внутрь него. Сенатор Роули был далеко не дурак. Он доверял только роботам. Машина, резонно полагал он, могла сломаться, но не предать.

Я уже видел стену вокруг Охотничьего домика, когда махолет пошел на снижение. Я физически ощущал лучи радаров и с тревогой думал о мощных лазерах, нацеленных на перекрестье этих лучей.

А в самом Охотничьем домике, вернее в неприступной крепости, сидел сенатор Роули, словно паук в центре невидимой глазу паутины.

* * *

Махолет опустился на крышу. Я глубоко вздохнул и выбрался из кабины. Пока я шел к лифту, глаза многочисленных роботов-охранников осматривали меня со всех сторон.

Ни рентгеновские, ни ультразвуковые лучи теоретически не могли засечь сверхтвердый пластик, из которого был сделан нарукавный пистолет, и мне оставалось только надеяться, что практика подтвердит вывод теории. Внезапно я почувствовал укол в правое предплечье — сенатор желал убедиться, что молекулярная структура идентификационной танталовой пластины соответствует государственным стандартам.

Идентификационные пластины устанавливались федеральными учреждениями. Соответственно, анализаторы имелись только у них. Даже сенатор не мог получить такую машину на законных основаниях.

На всякий случай я потер предплечье. Я понятия не имел, как в таких случаях вел себя Гиффорд. Он мог вообще не замечать укола, но наверняка не вздрагивал от него. Укол не являлся чем-то неожиданным.

И еще один вопрос не выходил у меня из головы: полностью ли полагался Роули на гипновнушение?

Последний раз он видел Гиффорда четыре дня назад, и тогда тот был верен сенатору, как любой из роботов. Потому что психологически Гиффорд ничем и не отличался от робота. Для снятия эффекта психовнушения требовалось шесть недель интенсивной терапии. Тех же результатов можно было добиться и быстрее, но человек при этом превращался в инвалида. Снять психовнушение за четыре дня считалось невозможным.

Если сенатор Роули не сомневался в том, что я — Гиффорд, если он верил в психовнушение, волноваться мне было не о чем.

Я взглянул на часы. Двадцать два пятьдесят. Час назад я покинул кабинет Директора. Махолет пересек часовой пояс, соответственно переместились и стрелки часов.

Лифт спускался подозрительно медленно. Я с трудом ощущал его движение. Роботы тщательно проверяли меня.

Наконец, двери кабины разошлись, и я оказался в гостиной, лицом к лицу с сенатором Энтони Роули.

Фильтры, встроенные в видеофон, заметно омолаживали его. Сглаживали морщины, густой сеткой покрывающие лицо, добавляли румянца серым щекам, убирали желтизну белков глаз. Короче говоря, на экране видеофона Роули выглядел лет на двести моложе.

Сенатор протянул руку.

— Дай мне брифкейс, Гиффорд.

— Пожалуйста, сэр, — передавая брифкейс, я бросил взгляд на циферблат. Двадцать два пятьдесят пять. Почти пятьдесят шесть.

Еще четыре минуты.

— Садись, Гиффорд, — сенатор указал на стул. Я сел, а он углубился в секретные документы.

О, они действительно были секретными, но едва ли могли принести пользу сенатору. Жить ему осталось меньше четырех минут.

Он читал, не обращая на меня внимания. Да и зачем ему следить за Гиффордом. Если б один из бесчисленных датчиков упрятанного в подвале электронного мозга уловил в поведении Гиффорда что-то угрожающее, любая попытка покушения на жизнь сенатора была бы пресечена в самом зародыше.

Это не составляло тайны ни для меня, ни для Роули.

Двадцать два пятьдесят семь.

Сенатор нахмурился.

— Это все, Гиффорд?

— Абсолютной уверенности у меня нет. Но смею утверждать, что до более детальной информации добраться очень трудно. Настолько трудно, что даже правительство не сможет получить ее вовремя, если захочет использовать эти подробности против вас.

— М-м-м-м-м.

Двадцать два пятьдесят восемь.

— Вот и хорошо. Не пройдет и года, как власть будет в наших руках, Гиффорд.

— Я рад, сэр.

Гиффорд, после глубокого психовнушения, не мог ответить иначе.

Двадцать два пятьдесят девять.