Ультиматум Борна

– Джейсон! — крикнула она снова, когда киллер упал, тут же сообразив, что стоит одна рядом с трупом — и теперь она была мишенью! Тут же близость смерти сменилась неожиданной возможностью жизни. Старый аристократический француз, узнавший ее в вестибюле, проломился через передний вход, стреляя из пистолета по черному лимузину. На мгновение он замер, чтобы сменить цель, и разнес ноги «священника», целившегося в него.

— Эй, друг! — прокричал Бернардин.

— Здесь! — отозвался Борн. — Где она?

– A votre droite! Aupres de … [101] — из-за двойных стеклянных дверей вырвался выстрел. Падая, ветеран Бюро выкрикнул: — Les Capucines, mon ami. Les Capucines! — и Бернардин уткнулся в тротуар; второй выстрел оборвал его жизнь.

Мари была так парализована ужасом, что не могла пошевелиться. Все смешалось, ураган ледяных частиц врезался в ее лицо с такой силой, что она не могла ни думать, ни искать смысл. Потеряв контроль, она упала на колени, потом рухнула на улице, крича:

— Мои дети… о, Боже , мои

дети!

– Наши дети, — сказал Джейсон Борн, чей голос не был похож на голос Дэвида Вебба. — Мы убираемся отсюда, понимаешь?

— Да… да! — Мари неловко, болезненно подогнула под себя ноги и поднялась с помощью мужа, которого она и знала, и не знала. — Дэвид?

— Конечно, Дэвид. Пойдем!

— Ты меня пугаешь…

— Я сам себя пугаю. Идем! Бернардин дал нам выход. Беги за мной; держись за мою руку!

Они побежали по улице Риволи, свернули на восток на бульвар Сен-Мишель и бежали, пока присутствие парижских прохожих в их nonchalance de jour[102] не дало им понять, что они уже в безопасности от ужасов «Мориса». Они остановились в переулке и держали друг друга.

— Зачем ты это сделал? — спросила Мари, обняв ладонями его лицо. — Зачем ты убежал от нас?

— Потому что мне лучше без вас, и ты это знаешь.

— Раньше было не так, Дэвид… или Джейсон?

— Имена не имеют значения. Мы должны двигаться!

— Куда?

— Какая разница? Но мы можем двигаться, и это важно. Есть выход. Бернардин дал его нам.

— Старый француз?

— Давай не будем говорить о нем, ладно? По крайней мере некоторое время. Я и так разрываюсь.

— Хорошо, не будем говорить о нем. И все же, он упомянул Капуцинов — что он имел в виду?

— Это наш выход. На бульваре Капуцинов ждет машина. Это он и пытался мне сказать. Идем!

Они мчались из Парижа на юг в неприметном «Пежо», выбрав Барбизонское шоссе, ведущее к Вилинью-Сен-Джордж. Мари сидела, прижавшись к мужу, ее ладонь лежала на его руке. Однако она с болью ощущала, что тепло, передаваемое ею, вопреки ожиданиям не возвращается ей в той же мере. Только часть напряженного человека за рулем была ее Дэвидом; остальная часть была Джейсоном Борном, и он был сейчас главным.

— Ради Бога, поговори со мной! — воскликнула она.

— Я думаю… Зачем ты приехала в Париж?

— Боже правый! — взорвалась Мари. — Чтобы найти тебя, чтобы помочь тебе!

— Уверен, ты сочла это правильным… Хотя это и не так, видишь ли.

— Снова этот голос, — протестовала Мари. — Этот проклятый бездушный тон! Кем ты себя возомнил, чтобы так говорить? Богом? Просто говоря — это не так, грубо говоря — у тебя проблемы с памятью, дорогой мой.

— Только не о Париже, — возразил Джейсон. — Я помню все, что связано с Парижем. Все.

— Твой друг Бернардин так не думал! Он сказал мне, что ты бы ни за что не выбрал «Морис», если бы помнил.

— Что? — Борн кратко, резко глянул на свою жену.

— Подумай. Почему ты выбрал — а ты ведь выбрал — именно «Морис»?

— Не знаю… Не уверен. Это отель; я просто вспомнил его название.

– Подумай . Что произошло много лет назад у «Морисе» — прямо у входа?

— Я… Я знаю, что-то было… Ты?

— Да, любимый, я . Я остановилась там под вымышленным именем, и ты пришел, чтобы со мной встретиться, и мы дошли до газетного киоска на углу, где в один кошмарный момент оба поняли, что моя жизнь больше никогда не будет прежней — с тобой или без тебя.

— О, Боже, я забыл! Газеты — твоя фотография была на всех первых страницах. Ты была канадским чиновником…

– Сбежавшим канадским экономистом, — поправила Мари, — преследуемым властями по всей Европе за многочисленные убийства в Цюрихе, а также за кражи многих миллионов из швейцарских банков! Такие заголовки никого не оставляют в покое, правда? Их можно опровергнуть, может быть доказана их полная ложность, но всегда останется сомнение. Нет дыма без огня. Мои собственные коллеги в Оттаве — дорогие, близкие друзья, с которыми я работала годами — боялись даже разговаривать со мной!

— Минутку! — воскликнул Борн, снова стрельнув глазами на жену Дэвида. — Эти обвинение были фальшивыми — тредстоунская уловка, чтобы выйти на меня — ты тогда это поняла, а я — нет!

— Конечно, я поняла, потому что твои мысли витали в таких высотах, что ты не мог этого видеть. Это не имело тогда значения, потому что я своим аналитическим умом тогда уже приняла решение — умом, который готова сравнивать с твоим каждый день в неделю, мой милый профессор.

– Что?