«Улыбчивый с ножом». Дело о мерзком снеговике

– У нас теперь три аэродрома в радиусе примерно двадцати миль, – пояснила Элис. – Аттерборн, Хартгроув и Тьюбери.

– А самолеты не пугают ваших лошадей?

– Они к ним привыкли.

– Полагаю, мы все к ним привыкли. И к мысли, что смерть может явиться с воздуха.

– Значит, вы не пацифистка? – резко спросила Элис Мейфилд.

– Упаси Бог, нет. Мне не нравится идея быть убитой, не имея хотя бы возможности нанести ответный удар.

– Я хотела вступить в Гражданскую воздушную гвардию, но папа не позволил. Он считает, что летать – не женское дело.

– Тогда посоветуйте ему почитать «Жизнь пчел» Метерлинка. Особенно главу о брачном полете.

– Отец с книгой? Не смешите меня. Единственная книга, которую он открывает, – это история о лошадиных родословных.

– Что такое, моя дорогая? – раздался позади них голос. – Здравствуйте, кто к нам пожаловал?

– Миссис Стрейнджуэйс. Позвольте вам представить. Мой отец. Миссис Стрейнджуэйс – одна из наших гостей в этот уик-энд, папа, если ты забыл.

– Рад знакомству, – проворчал он, энергично пожав руку Джорджии. – Моя дочь много о вас рассказывала. Прямо-таки полюбила вас. Я немного глуховат, поэтому вам придется говорить громко. Старость, знаете ли. Почему вы не привезли мужа?

– Папа! Ты же помнишь, я тебе…

– Не следовало ей так делать, в ее-то возрасте!

Джорджия, опешив, взглянула на мистера Мейфилда. Он указывал палкой на старую женщину, которая шла по дорожке между изгородями с двумя ведрами воды. Когда она приблизилась к ним, мистер Мейфилд закричал:

– Не следовало так делать, миссис Элдер! Вы навредите себе. Как ваш ревматизм?

– Терпимо, сэр. Не могу пожаловаться. Это все из-за дождливой погоды нынешней зимой.

– Да будет вам! Вы еще и пятьдесят лет проживете. Подождите, пока дотянете до моих годков. Дело не в погоде, а в старости, вот в чем штука. Нутром это чую. Курносая уже за углом. Доброго вам дня.

Джорджии понравился шумный старик в жесткой плоской шляпе, в желтом жилете, клетчатом пальто со шлицей и бриджах для верховой езды. Но она поняла, что он подавлял личность Элис Мейфилд. Отец попеременно то баловал, то жестко подчинял себе единственную дочь – Джорджии еще предстояло узнать, что у девушки было четверо братьев. Хотел, чтобы она воплотила в себе его умершую жену, «женственную женщину», как с горечью выразилась Элис, тогда как сама она, воспитанная в этом мужском обществе, боготворящая своих братьев и в то же время завидующая их свободе, не смогла обрести ни свободы девчонки-сорванца, ни женской безмятежности.

Это впечатление надежно закрепилось в голове Джорджии на следующее утро. Проснувшись рано в маленькой, с белеными стенами комнате, она накинула плед и подошла к окну. Почти горизонтальные лучи солнца высвечивали холмы на западе с такой ослепительной ясностью, что казалось, будто видна каждая травинка. На фоне холмов, которые с двух сторон вздымались вверх гигантскими, как атлантические валы, складками, дом, конюшни и деревня представлялись крохотными и тихими в своей котловине. Вскоре на гребне холма справа появилась всадница. Гнедая лошадь горделиво выгнула шею, когда она задержала ее на самом верху в скульптурной позе. Солнце превратило льняную копну волос наездницы в неопалимую купину, маяк на этой пустынной возвышенности. Вместе с тем, несмотря на великолепие картины, которую являла собой Элис Мейфилд, девушка уныло сутулилась с видом человека, ожидающего подкрепления, которое никогда не придет. Неподвижно сидевшая на лошади, внимательно смотревшая на юг, она показалась Джорджии образом «недовольного божества».

Было в ее позе что-то и от часового. Джорджия вспомнила призрак Ярнолдской фермы, и ей вдруг пришло в голову, что здесь тоже стратегическая позиция: дом расположен между тремя военными аэродромами. Перед глазами возникла картина: эскадрильи самолетов, пикирующие и разворачивающиеся над зданием парламента, пока внутри предъявляется ультиматум. Отставка или…

Джорджия с раздражением отогнала видение. В данной ситуации это было хуже всего – начинают появляться фантазии, и ты замечаешь врага на каждом углу. Девушка на холме дернула поводья, лошадь рванула вперед – быстро, гладко, сжато, как торпеда. Она пролетела галопом по гребню холма и уже через мгновение мчалась на бешеной скорости по дорожке к сонной, ослепленной утренним солнцем деревушке.

– Ну что, доставили вы добрую весть из Гента в Аахен? – спросила через пять минут из окна своей комнаты Джорджия.

Элис Мейфилд подняла голову, ее щеки раскраснелись.

– Я отлично прокатилась. Вы видели меня там, наверху?

«Да, – подумала Джорджия, – она выглядит невинной, как этот рассвет. Я должна перестать воображать всякую чепуху». Однако девушка была в той жаркой комнате с сеньором Альваресом и его сообщниками, она не могла попасть туда случайно.