Улыбка женщины

Оба брата отправились в отель, пока не стемнело, — они боялись заблудиться в ночном Париже. А мне захотелось домой.

— Хорошо бы вам появиться на месте за полчаса до начала. На случай, если что-то пойдет не так, — напутствовал их я.

— Все будет хорошо, — заверил меня Адам. — Мы не опоздаем.

— Договорились, — кивнул Сэм.

Мы расстались.

Беда не приходит одна. Судьба всегда предупреждает нас о грядущих катастрофах, однако, как правило, мы бываем невнимательны.

Бреясь на следующее утро в ванной, я вдруг услышал страшный грохот. Босой, я выскочил в коридор и успел заполучить осколок в ногу, прежде чем понял, что случилось.

Огромное зеркало, висевшее возле гардероба, рухнуло на пол; его старинная деревянная рама треснула. Повсюду валялись щепки и кусочки стекла.

Ругаясь на чем свет стоит, я вытащил осколок из кровоточащей пятки и поковылял на кухню за пластырем. «Прибито насмерть», — говорил мой друг Мишель, когда помогал мне вешать это зеркало. Я купил его на блошином рынке Клиньянкур, вез на метро и с трудом втащил в квартиру.

Суеверный человек увидел бы в этом недобрый знак. К счастью, я не из таких. Я всего лишь смел осколки в кучу, а потом отправился в издательство.

В обед я встречался с Элен Бонвен, писательницей, впавшей в творческий кризис. В «Кафе де Флор» мы заказали сырную тарелку и устроились на втором этаже. После того как мне удалось убедить мадам Бонвен в том, что все до сих пор написанное ею мне понравилось («Ведь вы говорите это, месье Шабане, не только затем, чтобы меня успокоить?»), она изложила свои соображения по поводу дальнейшего развития действия, и я вернулся в свой кабинет.

Секунду спустя мадам Пети передала мне просьбу моей мамы срочно ей перезвонить.

Я сердито вскинул брови:

— Наверное, опять свалился с лестницы кто-нибудь из соседей, у мамы всегда все срочно. Сегодня вечером чтения, мадам Пети, не сейчас.

— Но, похоже, там действительно что-то случилось, — настаивала она.

В самом деле, на этот раз речь шла не о соседе. Через полчаса я сидел в такси на пути в больницу.

В этот понедельник маман неожиданно пришло в голову съездить в Париж, и она, со всеми своими сумками, рухнула на эскалаторе в универмаге «Галери Лафайет». Сейчас она находилась в палате Четвертого госпиталя со сломанной ногой.

Мама встретила меня виноватой улыбкой. У меня сжалось сердце: она казалась такой маленькой на больничной койке.

— Что это за фокусы, мама? — спросил я, целуя ее в лоб.

— Ах, мой мальчик, я знала, что ты сразу приедешь.

Я кивнул, пристыженный. Когда через час мама позвонила во второй раз, чтобы сообщить адрес больницы, мадам Пети сказала ей, что я только что случайно вошел в ее кабинет — большая любезность с ее стороны. «Я предупреждала вас, это срочно!» — прошипела она, передавая мне трубку.

Я взял маму за руку и пообещал ей впредь перезванивать немедленно, лишь бы разговор не затягивался надолго. А потом посмотрел на ее забинтованную ногу:

— Тебе больно?

— Теперь уже нет, — покачала она головой. — Я приняла обезболивающее, но от него меня клонит в сон.

— Что же все-таки случилось? — спросил я.

— Я решила съездить в «Лафайет». В декабре там так красиво! — Она подняла на меня сияющие глаза. — Думала полюбоваться, перекусить где-нибудь и сделать рождественские покупки. Запуталась в сумках на эскалаторе и упала на спину. Все произошло быстро.

— Жизнь непредсказуема, дорогая, — ответил я.

— Да, — кивнула она, — но у меня хороший ангел-хранитель.

Тут я заметил в стенном шкафу пару туфель с застежками на изящном и отнюдь не плоском каблуке.

— Мама, ты была в этих туфлях? — (Она молчала.) — Мама, сейчас зима. Зимой надо носить устойчивую обувь, а ты поехала за рождественскими покупками в туфлях на каблуках, да еще поднималась в них на эскалаторе?

Она виновато посмотрела на меня из-под одеяла. Разговоры о соответствующей возрасту обуви я заводил не в первый раз. Но она не хотела меня слушать.

— Мамочка, ты уже пожилая женщина и должна беречься, ты согласна?

— Но я не хочу обуваться, как старуха, — проворчала она. — Конечно, я не молода, но ведь у меня до сих пор красивые ноги, ты не согласен?

Я улыбнулся и покачал головой. Мама очень гордилась своими стройными ногами и в семьдесят четыре года все еще была щеголихой.

— У тебя на самом деле красивые ноги, — ответил я. — Но что в них толку, когда они сломаны?

Я пробыл у мамы два часа. Купил ей овощей, соков, иллюстрированные журналы и кое-что из средств личной гигиены. А потом снова поехал в «Опаль» навстречу своей судьбе.

Я вошел в свой кабинет в половине шестого. Заезжать домой уже не имело смысла, и я решил прямо из издательства направиться в книжный магазин. Мадам Пети к тому времени ушла. Я уже собирался гасить свет, как вдруг заметил записку, прикрепленную к лампе на моем столе.

«Как дела у вашей мамы?» — интересовалась мадам Пети. И далее: «Некая Орели Бреден просила перезвонить».

«Где был мой ангел-хранитель? — спрашиваю я себя до сих пор. — Разве не должен он был в тот момент бить во все колокола?»

Но он не подал мне знака.