Улыбка золотого бога

 – Туда, где вам надлежало бы быть, гражданин Гвельский, – брезгливо ответил штатский, забираясь в машину. – На вашем месте я подумал бы над веским объяснением причин вашего отсутствия.

Подполковник виновато потупился, точно извиняясь за невежливость коллеги, а Вадим сразу о бубне вспомнил и о беде, которую тот предсказывал. Не зря, как выяснилось, вспомнил. Ехали долго, «Нива» ползла по бездорожью, то подпрыгивая на ухабинах, то пробуксовывая, то хрипя мотором, выбираясь из очередного провала.

Вадим, устроившись на заднем сиденье, обеими руками вцепился за свисающую с крыши кожаную петлю. Спрашивать о том, что все-таки случилось, он не решался. Да и то, недолго ехать, на месте расскажут.

 – И чем же вы там, в стойбище, занимались? – все-таки не вынес молчания штатский. Хоть бы представиться изволил или звание сказал, а то неизвестно, как к нему обращаться.

 – Собирал информацию, – на ходу соврал Вадим. – Местные легенды, мифы, предания…

 – Зачем?

 – Для работы над диссертацией. О традициях и суевериях, знаете, дым иллюзий прошлого.

Ложь слетала легко, а штатский то ли поверил, то ли только сделал вид, что верит, но кивнул, соглашаясь, и в узком водительском зеркальце отразилась дружелюбная улыбка.

 – А все-таки какие отношения у вас были с покойным Свищиным?

 – Покойным? – спросил, и похолодело, оборвалось внутри – неужели Игорек? Несчастный случай? Самоубийство?

 – Убили, – все так же улыбаясь, ответил штатский. – Взяли и убили, представляете, какая незадача?

 – Ночью?

 – Ночью, ночью… Кстати, а почему вы так решили?

Почему? Да разве ж он знал, откуда пришло понимание, что погиб Свищин именно ночью, незадолго до того, как пронесся по степи первый удар бубна. Но промолчать, отвернуться, стряхнув с себя настороженный взгляд штатского, значило расписаться в виновности. И Вадим ответил первое, что пришло в голову:

 – Собаки выли.

 – Собаки, значит. Выли, значит. Верная примета, что ли? А вы разве верите в приметы?

Тут сказать было нечего, да и лагерь показался – серые палатки, дым над полевой кухней, Игорев «уазик», стреноженный конь проводника, пасущийся чуть в отдалении. Коричневые зевы раскопов, в которых сегодня никто не работал, и пустота.

 – А люди где?

Не ответили. Машина остановилась, и штатский велел:

 – Выходи.

В его резком, хамоватом переходе на «ты» почудился почти что приговор.

 – Иди, иди, погляди.