Умелая лгунья, или Притворись, что танцуешь

Ему удалось убедить меня. Опустив руки, я взглянула на отца и поняла, что Расселл прав. Папа выглядел умиротворенным. И нам оставалось только смириться.

Мать коснулась моей руки кончиками пальцев.

– Если ты успокоилась… если сможешь вести себя тихо… то можешь остаться здесь с ним и со мной. Поможешь мне проводить его.

Я помедлила.

– Ладно, – прошептала я так тихо, что едва услышала свой голос.

Она мягко пожала мою руку.

– Подойди, милая, к кровати с другой стороны, – ласково произнесла она. – Все нормально. – Я заметила, что она взглянула на Расселла и добавила: – У нас все будет в порядке.

– Хорошо, – с каким-то сомнением произнес он. – Позовите, если понадоблюсь.

Обходя кровать, я не услышала, как он вышел из спальни. Забравшись на постель, я села рядом с отцом, прислонившись к изголовью кровати. Слезы душили меня, и я продолжала тихо плакать. Папино дыхание стало прерывистым. Оно то прерывалось, то начиналось вновь, но его лицо оставалось почти безмятежным. Казалось, он просто спит. Но действительно ли он хотел этого? Мне вспомнился недавний праздничный вечер, когда он запретил вызывать Скорую. «Да, хотел, – подумала я, исполнившись мучительной печали. – Вероятно, он хочет, чтобы мы позволили ему спокойно уйти».

– Хочешь взять его за руку? – спросила мама.

Я опустила глаза на одеяло, где лежала папина рука. Кивнув, я подняла его еще теплую руку и прижала к себе. В памяти всплыл последний раз, когда мы лежали с ним рядом на этой постели. Мы пели дуэтом «Лживые глаза». В тот вечер он был таким оживленным. Таким счастливым.

– Сегодня за ужином он чувствовал себя прекрасно. – Я повернула голову в сторону матери. – Помнишь, он съел весь мясной рулет? И ему понравилось.

– Я знаю, что он выглядел довольным, – тихо ответила она. – Но в последнее время его состояние было очень нестабильным, изменчивым.

– Ему стало плохо во время собрания?

– Мы быстро закончили это собрание, – помедлив, сказала она, – потому что он плохо себя почувствовал. У него совсем не осталось сил. – Она не смотрела на меня, но, вглядываясь в темноту за окнами, попросила: – Молли, давай не будем говорить об этом. Сейчас его время. Он знал, что это произойдет, и я обещала ему быть здесь, рядом с ним.

Она опять положила голову на папино плечо и закрыла глаза.

«Какая же она мужественная», – подумала я. Мне тоже надо постараться быть мужественной. Я прижалась щекой к другому его плечу и тоже закрыла глаза. Хотя в то же мгновение мои мысли перенеслись в сторожку. Мне вспомнилось, на какое глупое безрассудство я решилась с парнем, которому совершенно наплевать на меня. Папе было бы очень стыдно за меня. «Это худшая ночь в моей жизни, – подумала я. – Самая ужасная ночь».

* * *

Я не знаю точно, когда он умер.

Проснувшись, я обнаружила, что Расселл несет меня на руках, поднимаясь по лестнице в мою спальню. Слишком усталая и смущенная, я спокойно позволила ему уложить меня в кровать. Я еще оставалась в своей вечерней одежде, и он просто накрыл меня одеялом.

Резко проснувшись, я осознала, что солнечные лучи уже заливают мою комнату. Папа. Мгновенно вскочив с постели, я помчалась вниз по лестнице. Вбежав в родительскую спальню, я обнаружила ее пустой, и у меня появился безумный лучик надежды, что папе стало лучше. Может, я найду его в кухне, где он опять лакомится блинчиками. Я начала поворачиваться к двери, когда мое внимание привлек один предмет на ночном столике. Приблизившись к нему, я заметила витражный пенал, частично скрытый корпусом телефона. Рядом с ним стояла папина бутылка с остатками воды.

Я села на край кровати и, затаив дыхание, взяла в руки пенал. Положив его на колени, я открыла крышку, хотя уже знала, что увижу внутри. Пустоту.

Мне вспомнилось, как вечером, после нашего возвращения из книжного тура, мать достала что-то из кармана своей форменной куртки. И вспомнилось, как я выяснила, что она складывает какие-то таблетки в этот пенал, спрятанный в кухонном шкафу.

Вскочив на ноги, я с такой силой швырнула пенал на пол, что услышала, как он разбился. В приступе ярости я принялась давить осколки подошвами своих «мартенов», превращая их в мелкую пыль. Выбежав из комнаты, я промчалась по коридору и влетела в кухню, где Расселл возле задней двери складывал коляску отца, а мать достала из микроволновки какую-то тарелку. Когда я влетела в кухню, они оба взглянули на меня.

– Ты убила его! – крикнула я, бросаясь к матери с вытянутыми руками, и она, в ужасе глянув на меня, уронила тарелку на пол. Мне хотелось припереть ее к стенке, но Расселл схватил меня сзади.

– Эгей, Молли, – сказал он, – ну-ка, успокойся.

Мать пристально посмотрела на меня.

– Как тебе только могла прийти в голову такая чудовищная глупость? – спросила она.

Ее глаза покраснели, волосы беспорядочно торчали в разные стороны, и она еще оставалась в тех же бриджах и майке, в которых сидела прошедшей ночью на кровати рядом с папой.

– Я нашла тот пенал на ночном столике! – заявила я, отчаянно пытаясь вырваться от Расселла. – Ты дала ему все эти таблетки. Как ты могла сделать это?