Умелая лгунья, или Притворись, что танцуешь

– Отличная мысль, – одобрил папа. – Это изысканное новшество мешает мне поворачивать голову. Хотелось бы нормально двигать единственной частью тела, которой я еще способен управлять.

Он улыбнулся мне, но голос выдавал его раздражение.

– Я не могу найти твой пенал, – сообщила я. – Ты не знаешь, куда он мог подеваться?

Папа глянул на то место на столе, где обычно лежал пенал.

– Гм-м, понятия не имею, – ответил он. – Ты не в курсе, Расселл?

Расселл отрицательно покачал головой.

– Но я буду иметь в виду, – сказал он. – Нужно вам еще что-нибудь или я могу уйти?

– По-моему, теперь у нас все в порядке, – ответил папа, и Расселл оставил нас одних в кабинете. Пошевелив пальцами вроде как для разогрева, я положила их на клавиатуру.

– На чем мы остановились? – спросил папа. – Прочти мне пару последних абзацев, которые мы сочинили.

Я знала, как ему не терпится начать. Он хотел закончить эту книгу к концу лета.

Открыв последнюю страницу документа, я прочитала ему два последних абзаца. Потом он начал диктовать, а я начала печатать, и мы погрузились в мир психологии. Хотя сегодня я делала больше ошибок, поскольку невольно думала о вопросах, которые собиралась задать ему после окончания работы. Мне все не удавалось придумать, как бы так ненавязчиво подойти к теме Амалии, но он облегчил мне задачу.

Мы проработали около получаса, когда я попросила его прерваться, чтобы исправить очередные ошибки.

– Молли, где сегодня витают твои мысли? – спросил он. – Определенно не в этой комнате. Что-то случилось?

Обычно я со смешанными чувствами относилась к его способности понимать меня. Но сегодня она меня только порадовала.

Убрав руки с клавиатуры, я развернулась к нему вместе с вращающимся компьютерным креслом.

– Кое-что беспокоит меня.

– Поделись, – предложил он.

– Вы с Амалией были женаты до того, как ты женился на маме? – глубоко вздохнув, спросила я. – Или вы с мамой уже были женаты, и ты изменил ей с Амалией? Или… в общем, не знаю. – Я поморщилась, сознавая неловкость своих вопросов. – Как же все было на самом деле?

Он смотрел на меня, удивленно подняв брови, словно не совсем понял, о чем я спрашиваю.

– Так, – после значительной паузы, произнес он. – Я все думал, когда же ты спросишь. Честно говоря, надеялся, что это произойдет несколько позднее. А лучше бы и вовсе никогда. – Он усмехнулся и посмотрел на меня с предельным вниманием.

Если бы он мог, то наверняка предпочел бы податься вперед. Но ему приходилось выражать лицом все, что любой здоровый человек мог дополнить жестами.

– Дорогая, никто никому не изменял, – сказал он. – Хочешь услышать историю того, как ты появилась на свет?

– Да, – подтвердила я. – Вот именно, хочу.

Видимо, собираясь с мыслями, он устремил взгляд на зеленеющий за окном лес.

– Возможно, мир знал и более счастливые истории, – начал он, переводя взгляд на меня, – но я бесконечно благодарен судьбе, что наша история произошла, поскольку она способствовала твоему появлению в мире.

Слегка успокоившись, я улыбнулась и, сложив руки на коленях, приготовилась слушать.

– Итак, – кивнув головой, продолжил он. – Мне исполнилось уже двадцать восемь лет, когда, получив докторскую степень в Университете штата Северная Каролина, я вернулся домой в Моррисон-ридж. Вернулся в тот кирпичный родительский дом, где еще по-прежнему жила Клаудия. Тревор уже женился на Тони, они построили свой дом, и у них родились Саманта и Кэл. В общем, коротко говоря, я получил работу психолога в Эшвилле [14], в учреждении под названием Горная (Хайлэндская) больница. Ее больше не существует, но это было весьма оригинальное заведение.

– Что значит – оригинальное?

– Там использовалась уникальная методика лечения пациентов, – пояснил он. – Не полагаясь исключительно на лекарства, шоковую терапию или психотерапию, мы пытались вылечить нервных больных с помощью искусства, музыки или сил природы. Как ты можешь понять, я счел такой нетрадиционный подход привлекательным. – Он глянул на меня с заговорщицкой улыбочкой. – В любом случае, Молли, кое о чем ты даже не догадываешься, – с легким вздохом продолжил он. – В молодости я обожал танцевать так же, как ты.

– Неужели? – Я едва могла вспомнить, как он ходил, что уж говорить о танцах.

– По выходным мы с Тревором, Тони и Клаудией обязательно отправлялись на танцы, – сказал он. – Позднее мы стали ездить на побережье. В Райтсвилл-Бич или иногда в Миртл. Все тогда балдели от пляжной свинговой музыки и отплясывали так называемый Каролина-шэг [15], и мы тоже страстно увлеклись свинговыми танцами. Мы распространили эти танцы здесь, в горах, и способствовали основанию одной танцевальной студии.

– Не в той ли студии в Эшвилле познакомилась тетя Клаудия с дядей Джимом?

– Точно, Клаудия встретила Джима именно там, и эта студия, кстати, существует до сих пор, хотя я, как понимаешь, уже далек от нее. И Тревор с Тони постепенно потеряли интерес к танцам.

– И там ты познакомился с мамой?