Умереть без свидетелей. Третий апостол

— Только смутные, интуитивные наметки, дорогой Арвид… И я пока не хочу их обнаруживать, чтобы вы невольно не заразились ими и не мобилизовались в одном только, мною подсказанном, направлении. Так, забрезжило кое-что, а фактов, подкрепляющих мои соображения, пока недостаточно.

Арвид ничего не ответил, вздохнул.

— Я вот еще о чем хотел вас спросить, Юрий Алексеевич. Про Маркерта. Как вы думаете, мог он сотрудничать с бандитами Черного Юриса?

— Трудно сказать, дорогой Арвид. Мы еще и еще раз проверили последующую жизнь профессора, тщательно изучили его, прямо скажем, путаную биографию, установили все связи, возможные и даже малозначительные контакты, которые устанавливал он и в научном, и в повседневном житейском мире. Ничего пока не тянется за Маркер-том. Но вот в лесном лагере Черного Юриса он был. Это можно считать установленным фактом. Был в логове верных братьев и спасся, вернулся вместе с женой живым и невредимым в Луцис. Это наводит на размышления.

— Может быть, это был какой-нибудь другой доктор? — предположил Арвид. — И беременная женщина вовсе не жена профессора Маркерта…

— Такие совпадения исключаются, — покачал головой Леденев. — Я не сомневаюсь в том, что Маркерт побывал в лагере Черного Юриса и, конечно же, встречался с этим бандитом. Но почему братья выпустили его, сочувствующего Советской власти, из своих рук?

— Вероятно, этот штурмбанфюрер знал о Маркерте то, чего не знаем мы, — сказал Арвид.

— Пока не знаем, — заметил Леденев. — В Луцисе будем искать любые зацепки, которые могут пролить свет на личность таинственного Апостола, о котором говорил Стасис Шимкус… О чем вы так крепко задумались, Арвид?

— Вспомнил роман Михаила Булгакова, который принесла мне недавно Ольга. Называется он «Мастер и Маргарита». Вы не читали?

— Как же, прочитал сразу после того, как он появился. Ведь мы, так сказать, оба имеем рядом с собою филологов. У вас невеста, а у меня — жена учительница русского языка и литературы. Она и посоветовала прочитать эту вещь. И в связи с чем вы вспомнили о романе Булгакова?

— Меня заинтересовала роль Понтия Пилата в этой истории с казнью Христа. Ведь у каждого из четырех канонических евангелистов рассказано о Пилате по-разному. Михаил Булгаков взял для разработки сюжета романа версию Матфея, согласно которой Пилат вообще не видел в действиях, инкриминируемых синедрионом Иисусу, состава преступления и хотел отпустить его. Римский прокуратор даже попытался воспользоваться правом пасхальной амнистии и помиловать одного узника, которого хотели казнить… Пилат дважды предлагал наделить своей милостью именно Иисуса. Однако иерусалимцы, подстрекаемые фарисеями, требовали распятия Иисуса. Тогда Понтий Пилат, прокуратор Иудеи, «умыл руки перед народом и сказал: Не виновен я в крови праведника сего».

— Булгаков написал эти сцены с большой художественной силой, — сказал Юрий Алексеевич. — Хотя в целом мне представляется несколько надуманным, искусственным соединение романа о Христе с романом о литературной Москве конца двадцатых годов.

— Ольга видит в этом символический смысл, — заметил Арвид.

— В любом случае я считаю Булгакова большим мастером, — сказал Леденев. — Он настоящий художник. Может быть, непонятый еще до конца… А как продвигается дело с изучением творчества Фейербаха?

— Медленно продвигается, — пожаловался Арвид. — Но я стараюсь… Вот здесь, Юрий Алексеевич, любопытное есть место у Фейербаха.

Он открыл книгу на заложенном месте.

— Вот послушайте: «Положение, должность имеют влияние на образ мыслей человека, его внутреннюю жизнь, его веру более, чем он сам сознает это. В большинстве случаев уже нельзя отличить образа мыслей по долгу службы от свободных убеждений, того, что исходит от самого человека, от того, что исходит от него в связи с его профессией. Отнимите у бесконечного множества людей их положение, и вы отнимете у них веру. Вера — это профессиональный долг. Не убеждения поддерживают положение, а положение — убеждения. В моральном отношении дело обстоит так же, как и в религиозном…» Ну, дальше уже речь идет о Бейле, труды которого разбирает Фейербах. Вот эти слова, о вере по должности, меня заинтересовали…

— И вы пытаетесь, Арвид, приложить их к профессору Маркерту? — перебил его Юрий Алексеевич.

— И не только к Маркерту, но и к его ученику, доценту Старцеву, — сказал Арвид.

— И как? — спросил Леденев. — Получается это у вас?

— Пока все сумбурно, — признался Казакис. — Как будто нащупываю ниточку, а ниточка ускользает, ускользает… Возникают предположения, какие-то построения, но все они аналогичны и разваливаются при первой же попытке анализа, при столкновении моих соображений со здравым смыслом. И я вновь остаюсь у разбитого корыта…

— Разбитое корыто, Арвид, это уже кое-что. Можно постигать истину не только с помощью имеющихся фактов, но и при отсутствии их. Само отсутствие фактов уже есть некая величина, хотя и с отрицательным знаком. Она не годится для составления обвинительного заключения, но может сыграть свою роль в процессе поисков преступника. Понимаете мою мысль?