Умереть, чтобы жить

— Не хочу тебе мешать. И потом — негоже журналисту делить кабинет с замом главреда, — улыбнулась она, — слухи пойдут.

Тихонов удивленно уставился на нее:

— Ты будто не знаешь, какие слухи уже идут?

— А какие? — насторожилась Ника.

— А что я сюда свою любовницу вожу, — рассмеялся Тихонов, принимая из рук Ники чашку, — так что ты можешь не опасаться за свою репутацию, она не пострадает. Хотя… наши забавники могут запросто сказать, что я тут групповухи устраиваю.

— Сатанинские оргии, — хохотнула Ника, в душе сильно удивленная словами Тихонова — подобные слухи до нее не доходили.

— И их можно, — согласно кивнул он. — Ты сейчас над чем работаешь?

— Цены на недвижимость в Италии и Новой Москве.

— Дурдом, — пробормотал Тихонов, отставляя чашку, — ты никогда не думала в новостники перейти, например?

— Мне неинтересно.

— А недвижка — интересно? И расследования эти?

— Я в этом разбираюсь.

— Слушай, а тебе не приходило в голову покопаться в загашниках у нашего инвестора? — вдруг, понизив голос, спросил Тихонов.

— Зачем? — с недоумением отозвалась Ника.

— Ну, зачем-зачем… мало ли… пригодится когда-нибудь, — туманно ответил он. — Тем более раз ты разбираешься…

— Ты думаешь, там что-то не так?

— Пойдем, покурим, — Тихонов встал и сунул в карман пачку сигарет и зажигалку.

Ника, поставив кружку, сделала то же самое. Она догадалась, почему вдруг Тихонов собрался курить на улицу — поговаривали, что «Нортон» прослушивает своих сотрудников.

На улице, отойдя от здания на приличное расстояние, Тихонов закурил и продолжил начатый разговор:

— Ты вообще в курсе, чем занимается наш инвестор?

— В общих чертах.

— А вникнуть в частности ты не хочешь?

— Я не могу понять зачем, — Ника поежилась от внезапно налетевшего ветра и встала так, чтобы ей не дуло в лицо.

— Мне кажется, что там не все в порядке. А иметь компромат на того, кто платит тебе деньги, всегда неплохо.

— И не всегда безопасно, между прочим.

— Ты чего-то боишься? — удивился Тихонов. — Никогда бы не подумал.

— Представь себе — боюсь. Боюсь, что откопаю что-то такое, о чем сильно пожалею, — призналась Ника, выбрасывая окурок.

— А тебе приходилось откапывать что-то, а потом жалеть?

Ника умолкла. Никто в редакции не был в курсе сложных перипетий ее прошлой жизни, она никогда не говорила об этом, не хотела откровенничать — да и не с кем было. И сейчас, когда Тихонов задал вопрос, она тоже не стремилась пускаться в плавание по волнам памяти — это причиняло боль.

— Ты же читал мои статьи, — только и сказала она, отворачиваясь, чтобы Саныч не видел, как ее глаза стали блестящими и влажными.

— Ну, читал — что с того? В деле «Изумрудного города» ты хорошо покопалась, спору нет. Но последствий для тебя-то не было? — Тихонов взял новую сигарету, а Ника вдруг почувствовала, как ее охватывает раздражение:

— Тебе обязательно надо лезть под кожу? Я не хочу говорить на эту тему — ни с тобой, ни с кем-то еще, неужели непонятно?

Тихонов сперва оторопел, потом пожал плечами и произнес:

— А орать-то зачем? Удивительно, как с такой нервной системой ты ухитрилась такое расследование замутить.

— Если бы ты знал, ради чего я это замутила, как ты выразился, то больше не задавал бы вопросов, — огрызнулась Стахова.

— Так перестань загадывать загадки и расскажи, — спокойно посоветовал он. — Я по натуре человек любопытный и дотошный, как все бывшие педагоги, пока до истины не докопаюсь — не успокоюсь.

И Ника поняла, что легче будет один раз выложить все настырному Тихонову, чем в каждом последующем разговоре натыкаться на одни и те же вопросы.

— У меня сын от Гавриленко, владельца «Изумрудного города», — вздохнув, сказала она, глядя под ноги. — Максим погиб, даже не узнав о том, что он должен родиться. А я знала, что его убили.

— Убили? Вроде там авария была, разве нет?

— Не совсем. Авария была — но ее организовали. И я знала, кто это сделал. Не думаю, что ты, например, обладая такой информацией, смолчал бы.

Тихонов задумался, глядя куда-то поверх Никиной головы, что было довольно непросто — ее рост несколько превышал рост самого Саныча. Стахова закурила еще одну сигарету, чувствуя, как першит в горле — в Праге она столько не курила.

— Н-да… — протянул он наконец, — сильно… Кто еще об этом знает? Я имею в виду — у нас, в редакции?

— Только Федя.

— Ну, из Феди, понятное дело, не вытянешь. Больше никому не говори — ну их к черту, балаболов. — Тихонов поежился: — Тебе не холодно? Ветер что-то поднялся.

Ника пожала плечами — ей было жарко, как, впрочем, всякий раз, когда она заставляла себя рассказать кому-то хоть часть своей истории. Сейчас, стоя на ветру в трикотажной полосатой водолазке и легких джинсах, она совершенно не чувствовала ветра, который крутил вокруг них с Тихоновым какие-то бумажки, обрывки сигаретных пачек и пустые стаканчики из-под йогурта — некоторые из журналистов имели нехорошую привычку бросать тару там же, где опустошали ее.

— Саныч! Ника! — оба повернули головы — к ним, спотыкаясь, бежала Лена. — Вас ищут там!

— Что случилось?

— Сейчас Луцкого полиция забрала!

— Не понял… — протянул Тихонов, вставая и помогая подняться Нике.