Сначала я и родителям своим оставлять ключ от Алискиной квартиры не хотела, чтобы у мамы с папой не было соблазна посещать внучку ежедневно — СПАСАТЬ. А то наспасаются так, что мне их не удастся вытянуть из болезней. Как известно, частое общение с наркоманами близких родственников приводит к тяжелым последствиям. Но потом пришлось ключ все же им оставить: вдруг в квартире что-то произойдет, а Алиска — в загуле окажется. Не вскрывать же железную дверь, как консервную банку?
После того, как Сабина с дружком наконец-то отчалили, я сходила в ближайший хозяйственный магазин за перчатками и бытовой химией, и заставила Алису разгрести завалы мусора, оттереть газовую плиту, разморозить холодильник и навести хоть какой-то относительный порядок. Запустила стиральную машину с постельным, неизвестно когда стираным последний раз, бельем. Как можно так жить? Я, естественно, ей помогала. Одного мусора мы вынесли пять больших мешков.
Пока мы убирались, позвонил по городскому телефону какой-то Борис, с которым Алиса не захотела разговаривать, бросив трубку. А через полчаса стали звонить и долбиться в дверь. Алиска с опаской подошла и спросила:
— Кто?
— Это Гарик, — донеслось из-за двери. — А Борис внизу, в машине. Выйди, Алис, поговорить надо.
Дочь показала мне жестами, что ни выходить, ни общаться с этим Гариком она не хочет. А за дверью слышалось тяжелое дыхание двух мужчин, а вовсе не одного. Я слегка перетрусила, потому что мне пора было идти ночевать к родителям. Пришлось вмешаться:
— Алиса никому открывать не будет! Слышите? А если вы сейчас же не уберетесь, то мне придется вызвать милицию! Кстати, заявление об изнасиловании уже готово и лежит в нужном месте. И если вы с дружком не уберетесь немедленно с лестничной клетки, я дам ему ход! — прокричала я через дверь, и услышала, как непрошенные гости скатываются кубарем по лестнице вниз. Надеюсь, что у подъезда они подкарауливать нас не станут после моих угроз дать делу ход.
Они ушли и больше не появлялись, по крайне мере, пока мы с Алисой были в квартире вдвоем. Во время уборки я пыталась опять провести с Алисой беседу по поводу устройства на работу. И опять ничего не получилось. Как только я произношу ключевое слово «работа», взгляд Алисы стекленеет, и она перестает что-либо слышать и, кажется, — соображать. Не хочет она ни работать, ни учиться.
Мне же пора было уходить к родителям, чтобы преодолеть неблизкий путь до наступления темноты. В городе передвигаться вечером небезопасно. Придется заночевать у мамы с папой, потому что сегодня в Москву выезжать уже поздно. Только выспаться все равно не удастся, потому что я буду беспокоиться за свою машину, оставленную в их дворе, и прислушиваться — не вопит ли сигнализация. Хотя местные друзья-приятели научили меня не слишком доверять электронной защите, а ставить дополнительные механические блокираторы на руль и педаль газа. Так вернее.
Сегодня утром, перед посещением Алисы, я увидела моих любимых маму с папой после долгого перерыва. Мы все даже коллективную слезу пустили, но мне нужно было срочно убегать к дочери, поэтому поговорили и пообщались только вечером, когда я уладила с горем пополам Алискины дела.
Мне показалось, что родители сильно похудели, хотя изо всех сил бодрились и показывали своим видом, что у них все хорошо. Но я-то вижу! Я вижу, что у них что-то не так. Как ни допытывалась, не добилась ничего, кроме увещеваний, чтобы я не беспокоилась.
А утром уехала домой в Москву, где меня заждались дети и муж.