Умид. Сын литейщика

Усталость Арслан чувствовал только в те минуты, когда отвлекался от дела: снова слышал шум, а перед глазами искры, искры со всех сторон. Шум постепенно стихал, усталость проходила по мере того, как он вновь включался в работу. Однажды Нургалиев, со стороны любуясь им, сказал: «Вот что значит кровь! Поглядите на него — копия отца!»

В душе Арслан гордился собой. В литейном цехе работать может не каждый, а только тот, у кого отменное здоровье. Не всякий может выдержать это адское пекло да грохот, от которого, кажется, мозги начинают вибрировать. Когда в цехе появлялся новичок, ветераны переглядывались, «Посмотрим, — каков этот — калай[78] или пулат[79]?» — означали их взгляды. И это становилось известно самое большее через три дня. «Калай» не выдерживал больше…

В полдень, возвращаясь из столовой, Арслан встретил Нишана-ака.

— Тебе же была повестка, — сказал старый мастер. — Болезнь, что ли, приключилась какая?

Арслан повторил то, что уже повторял десятки раз. Ему очень хотелось ничего не таить от Нишана-ака, рассказать все как есть, чтобы старый друг его отца не смотрел на него с иронией. Но вынужден скрывать истину даже от матери.

— Ну, братец, — усмехнулся Нишан-ака, — моя сестра вон тоже одна-одинешенька, а у нее обоих сыновей призвали. Давеча из Пензы племяши мои прислали письмо. Миномет изучают. Выходит, сегодня-завтра отправят на фронт. Так что ты, братец, не криви душой.

— Ну, значит, я здесь больше нужен, — потупясь, пробубнил Арслан.

— А другие не нужны? — глянул на него в упор Нишан-ака.

— Вы же знаете, Нишан-ака, я хотел добровольно пойти.

— Знаю.

— Значит, излишни ваши упреки.

Нишан-ака уклончиво отвел взгляд в сторону.

— В махалле поговаривают и другое…

— Что… поговаривают? — насторожился Арслан.

— Говорят, зятек ваш Кизил Махсум сумел кое-кому подсунуть. Говорят также, что ты в близких отношениях с дочерью Хумаюна-домля и они оказывают тебе поддержку. Да мало ли что еще говорят…

— Услышать бы мне это самому! — вспылил Арслан, побагровев. Глаза его сверкнули, будто свет вагранки отразился в них. Он круто повернулся и размашисто зашагал в сторону своего цеха.

— Постой же! — донесся голос Нишана-ака.

Арслан не обернулся.

В один из поздних зимних вечеров, когда Арслан собирался укладываться спать, чтобы подняться опять ни свет ни заря, в дверь постучали, и в комнату вошел Кизил Махсум. Мадина-хола обрадовалась, не зная, куда усадить гостя. Арслан же старался скрыть раздражение, отложив объяснение для более подходящего момента: гость, какой он ни есть, все-таки гость, и закон требует ему оказывать знаки гостеприимства.

Выпив пиалушку чая, Кизил Махсум объяснил причину своего столь позднего визита:

— Днем тебя дома не застанешь, братец. У тебя все работа да работа, ничего другого, кроме работы, и не знаешь. Забыл всех своих друзей-приятелей. Зато друзья тебя не забывают. Завтра вечером приходи к Кари-ака, у него соберется хорошая компания.

Арслан, все-таки не выдержав, бросил:

— Этот Кари-ака устраивает угощение за угощением, а многие детей не могут накормить досыта.

Кизил Махсум насупил свои рыжие брови, посуровел.

— Ты, братец, ешь виноград, а из какого он сада, не спрашивай. Он из уважения к тебе приглашает, а ты…

— Ну ладно, — заставил себя улыбнуться Арслан. — Приду.

— То-то, братец, так-то лучше. Будешь сторониться хороших людей, друзья отвернутся от тебя и останешься один как перст в целом свете. Не так ли, матушка? — обратился Кизил Махсум к Мадине-хола.

Та поспешно закивала:

— Конечно, конечно, милый. Мудрые люди говорят: разговаривая с одним, ума набирайся, а на иного глядя, судьбе своей радуйся.

— С Кари-ака нам нынче не резон терять связь, — сказал Кизил Махсум, поднимаясь с места. — Теперь он хоть и не высокий бугор, а все же начальничек.

Мадина-хола вышла проводить его до калитки.

Мусавату Кари, ходившему прикрыв бритую наголо голову зеленой тюбетейкой, удалось продвинуться: к нему перешли дела председателя махаллинской комиссии. Прежний председатель уехал на фронт. Теперь, что бы в махалле ни предпринималось, Кари был главным советчиком. Той ли у кого, или похороны, а может, кто-то продает дом — Кари руководит всеми этими мероприятиями. Без его посредничества никто из вновь прибывших не может снять комнату в махалле. С первого взгляда он научился определять, кто перед ним стоит — может ли этот человек быть ему полезным. Новый председатель то и дело созывал махаллинцев в чайхану на собрания. Произносил перед ними речи, в которых часто употреблял слова «сосьолизм», «каланилизм» и произносил их на арабский лад — растянуто, точно читал Коран. С помощью краснобайства он многих махаллинцев склонил на свою сторону. Некоторые восхищались его деловитостью, организаторскими способностями, умением для кого-то что-то раздобыть, хотя и знали, что Мусават Кари вряд ли стал бы заниматься бесприбыльным для него делом.