Умид. Сын литейщика

Проходя мимо знакомой маленькой калитки, Арслан подошел к дувалу и, приподнявшись на цыпочки, заглянул во двор. Это был двор Баймата. Он зарос бурьяном и сделался местом обитания одичавших кошек. На айване все еще лежала груда тряпья, в которой спала когда-то маленькая Субхия.

Арслан долго стоял, глядя на двор, и не мог отогнать от себя тягостные мысли. Они не покинули его и когда он перешагнул порог калитки Мусавата Кари. В углу двора, зазвенев цепью, зычно залаяла собака. Та самая, которая когда-то укусила Субхию.

Появился Атамулла. Он поздоровался с Арсланом, проводил его в комнату для гостей. Вокруг большой хонтахты сидели сам хозяин, Кизил Махсум и Баят-бола в гимнастерке, перепоясанной широким ремнем. Мусават Кари поднялся и милостиво пригласил Арслана занять одно из почетных мест.

Арслан поздоровался и сел рядом с хозяином, ближе к двери.

— Прошу обратить внимание к дастархану, — сказал Мусават Кари, указав рукой, и протянул Арслану пиалу с чаем.

Минуты две-три царила неловкая тишина. Видно, Баят-бола что-то рассказывал, а когда вошел Арслан, умолк. Сейчас он сидел, сосредоточенно расщепляя фисташки.

— Глядите-ка, какие холода наступили, — сказал Арслан, чтобы как-то нарушить неловкую тишину.

— Ничего, зима, она тоже нужна. Полютует да пройдет, — сказал Мусават Кари и обратился к Баяту-бола: — А как в тех краях, где вы побывали? Зима небось еще злее?

— Да-а, снегу выше головы, — ответил тот и провел ладонью над макушкой. — Для наших джигитов российская зима смерти подобна. И длится-то больше полугода! Те, кто прибыл из теплых мест, не могут к ней привыкнуть.

— Арсланджан тоже чуть было не оказался в тех краях. Молодец, выкрутился! Сейчас каждый должен думать о том, чтобы сберечь свою жизнь. Зачем ни за что ни про что подставлять лоб немецкой пуле? Ну как, братишка, на заводе дела идут?

— Нормально.

— Ну, ты, пожалуйста, ешь. Ешь. Мы тут перекусили без тебя. Думали, ты еще позже придешь. Твой зять говорит, что ты всякий раз еще и после смены остаешься. Себя не жалеешь, братец, себя не жалеешь…

— Что поделаешь, все так работают, не уклоняться же мне.

— А кто работает-то? Да такие недалекие, как твой Нишан-ака. Работает-работает, а в доме как было пусто, так и сейчас хоть метлой мети. Работать тоже с умом надо, братец.

Мусават Кари по сей день считал Нишана-ака, который в своей жизни не сделал ничего такого, что заставило бы его жить, как говорится, с прикушенным языком, своим первым врагом. После того как Мусават Кари пробился в махаллинские начальники, ему казалось, что все заискивают перед ним. Если кто и недолюбливал его, все же делал вид, что уважает. Только этот упрямец Нишан при любом удобном случае насмехается над ним, вредит его авторитету. Мусават Кари же старался отплатить ему тем, что среди махаллинцев распространял о нем всякие небылицы и этим хотел отвадить от него людей: пусть, дескать, попробует в жизни побарахтаться один. Но после одного инцидента, происшедшего между ними, он стал опасаться, избегать встреч с ним и досаждал ему тайком, незаметно. Но шила, как говорится, в мешке не утаишь…

Нишан-ака как-то встретился с Мусаватом Кари лицом к лицу на безлюдной улице. Вплотную подступив к нему, сказал грозно:

— Если ты не закроешь свой поганый рот, я намотаю тебе на голову твои кишки, чтобы ты ходил в чалме, как положено ходжам! — и даже сделал вид, что достает из кармана нож.

— Что вы кричите на меня! — еле выговорил, дрожа от страха, Мусават Кари.

— Я не из тех, которые увивались в свое время за «шурайи исламия», поэтому хожу прямо и разговариваю громко. Это ты, нечестивец, должен прятаться по закуткам. Знаешь ли, кто ты есть, Кари? Все кари[80] во все времена были чьими-нибудь блюдолизами и интриганами. Ты и сейчас остался таким…

Мусават Кари не знает, как тогда ноги унес. Даже сейчас ему стало не по себе, когда вспомнил про это.

— Этот Нишан продал душу дьяволу. Разве он узбек? — проговорил, меняясь в лице, Мусават Кари.

Чтобы как-то переменить тему разговора, Арслан обратился к Баяту-бола, спросил его о житье-бытье, о самочувствии.

— Хаятджан близкий нам человек, — сказал Мусават Кари подобревшим голосом. — Их отец был из старых муаллимов-учителей. Многоученый был человек. Мы с ним дружили. А Хаятджан единственный сынок нашего покойного друга, пусть пухом ему будет земля…

— Работаем на одном заводе, а видимся редко, — произнес Баят-бола, как бы упрекнув Арслана.

— Что поделаешь, все мы так заняты…

— Вы, кажется, в литейном?

— Да, перенял отцовскую профессию.

— И что льете?

Арслан замялся, посмотрел по сторонам, как бы выражая беспокойство, и сказал, понизив голос:

— Мины, бомбы…

— Какого калибра?

— Всякие есть.

Баят-бола засмеялся. Его рассмешило, что Арслан, так разоткровенничавшись, вдруг осекся. Он прикинул про себя, что из этого простодушного парня можно кое-что вытянуть. Довольно крякнув, уселся поудобнее, взял пиалу с чаем.

Арслан же поделился «тайной», которая на самом деле никакой тайны из себя не представляла. Все заводы выпускали оружие. Это было известно каждому.