Переход к земледелию долго считался одним из величайших достижений человечества, кардинальным технологическим скачком, благодаря которому с каждым прошедшим веком наша жизнь облегчалась, а здоровье улучшалось. Но в последнее время это утверждение ставят под сомнение как ископаемые, так и живые антропологические находки. Похоже, что племена охотников и пастухов-собирателей (вроде масаев), живущие в наибольшей гармонии с природными циклами, наслаждаются куда более простым и легким образом жизни, чем все мы, за исключением несколько богатейших семей. Более того, Маршал Салинс, антрополог из Чикагского университета, называет древние общины охотников и собирателей «первым зажиточным обществом»210
. В своем трактате о жизни охотников-собирателей он рисует идиллический образ:За один день женщина собирает достаточно еды, чтобы прокормить семью в течение трех дней, а остальное время отдыхает в лагере, вышивает, ходит в гости в другие лагеря или развлекает гостей из других лагерей.
Каждый день домашние и кухонные дела – готовка, разбивание орехов, сбор хвороста и воды – занимают от одного до трех часов. Этот ритм стабильной работы и стабильного отдыха поддерживается весь год211
.Вышивание? Встреча гостей? Походы в гости и обмен свежими слухами за чаем? Это напоминает скорее вырезку из журнала
Охота и собирательство требуют постоянного передвижения с места на место в погоне за сезонным изобилием. А вот земледелие позволило нам оставаться на месте. Вдоль берегов самых могучих рек мира, на едва ли не самых плодородных почвах, выросли большие общества, которые обзавелись иерархией, создали новые инструменты и технологии и воплотили в жизнь амбициознейшие инженерные проекты, например, пирамиды. Но пришлось и кое-чем пожертвовать. Земледельцы не могли обеспечить себе уровень питания, к которому привыкли их охотничье-собирательские гены. Шли поколения, и падение уровня питательных веществ привело к уменьшению роста – люди стали ниже, чем во времена охоты и собирательства. Можно сказать, что ради создания земледельческих цивилизаций эти общества решили обменять часть своей жизненной силы, выносливости и крепости на акведуки, огромные здания и другие общественные работы. Естественно, если какая-либо группа людей отказывалась от городской жизни и возвращалась к кочевой охоте или пастушеству, то они (как и мигрирующие индейские племена, о которых упоминалось выше) возвращали себе физические кондиции, от которых отказались предки: их тела вырастали крупнее, а черепа – мощнее и прочнее.
Эта способность подстраивать рост и стать под доступное питание может послужить лишним доказательством идеи о геноме, который обладает определенным «разумом» и способностью реагировать, в противоположность теории, что физиологические изменения зависят исключительно от случайных мутаций. Если бы эволюционные изменения действительно зависели только от случайных мутаций, то реакция на изменение рациона питания ни за что не была бы такой быстрой и последовательной. А вот если интеллектуальный геном записывает в своей эпигенетической библиотеке, какие именно физиологические изменения лучше всего подходят для тех или иных условий питания, то эпигенетический «библиотекарь» (см. главу 2) сможет просто прочитать инструкции и решить, что делать дальше. Вот почему мы видим, что «в течение человеческой эволюции черты крепкого тела, например, надбровные и затылочные дуги, то появлялись, то исчезали или изменялись у разных групп»212
.Если выражаться более поэтическим языком, то можно даже сказать, что сдвигающиеся и меняющиеся черты лица и элементы скелета – это рабочий процесс художника-генома. Каждый набор малозаметных изменений черт лица, отличающий все одинаково красивые национальности мира, – это написанный портрет, созданный с помощью разных питательных «пигментов» в разных пропорциях на холсте из мировой географии. Таким образом, интеллект, содержащийся в наших генах, создал немало вариаций на тему человеческой красоты. Выразительные скулы, тонкая талия, грациозные ноги, изящный женский подбородок, мощный лоб у властного мужчины – все эти желанные черты слегка подгоняются и меняются, чтобы создать континуум анатомических вариаций – вид