Умру я ненадолго... Письма, дневники, путевые заметки

2510 год отмечен горестным безлюдьем земли: ни одного человека вы не увидите на дорогах днем. Собственно, дорог как таковых нет — земля изрыта воронками от тонных бомб. Да и что такое лаосские дороги? В стране нет ни одного километра асфальта. Машины идут по узким долинам, стиснутым среди серо-голубых громадин скал. Потому бомбят все долины; это не преувеличение — американская авиация изменила тактику и вместо бомбежек конкретной машины, появившейся на дороге, или конкретной группы школьников, возвращавшихся из школы, теперь бомбит просто-напросто квадрат карты, перепахивает землю. А ее здесь очень мало — земли в горах. Эта земля кормит людей, а сейчас ей не позволяют кормить людей: рисовые поля, немыслимые без сложной лестничной системы ирригации, тоже изрыты бомбами.

Самолеты ВВС США бросают тонные бомбы на скалы — туда, где, по агентурным данным диверсионных групп, заброшенных с американских самолетов, расположены госпитали, школы, общежития. Сейчас в этих районах Лаоса ни один человек не может жить в своем доме — все сожжено и разрушено, и людям приходится ютиться в холодных пещерах. Здесь изучают математику, здесь стирают белье, здесь рожают детей, здесь пишут книги и дают концерты.

В пещере у Сисан Сисаны, выдающегося лаосского поэта, стоит стол, на нем пишущая машинка и магнитофон: Сисана — руководитель Информационного агентства Нео Лао Хак Сат. Здесь, в пещере, — нары. Это и есть квартира. На этих нарах живут пять сыновей Сисаны и трехлетняя дочка. А подле бледной, прозрачной его жены, которую зовут «Цветок лотоса», лежит маленький человек одного месяца от роду. Сисан Сисана назвал сына, родившегося в пещерах, — «Солнце».

Если во Вьетнаме американские бомбардировщики чувствуют себя теперь отнюдь не так вольготно, как в первые дни агрессии (недаром в Таиланде в барах на военных базах вошел в моду «смертельный коктейль» под названием «МИГ-21» — шампанское с водкой!), то здесь, в Лаосе, где нет того шквала заградительной противовоздушной обороны, который так пугает американских летчиков во Вьетнаме, ВВС США упражняются в бессмысленной жестокости.

Я прожил две недели в пещерах Лаоса и пришел к выводу, что действия американской авиации здесь нельзя расценить иначе, как продуманную подготовку лаосцев к рабству.

Днем ревут реактивные смертоносцы, ночью надсадно, как бормашина у стоматолога, нудит в черном звездном небе «АД-6». Этот подолгу вертится на одном месте, прежде чем сбросить свой груз бомб, этот, в отличие от «Ф-105» и «тендерчифов», тщателен в выборе объекта бомбометания.

Однажды ночью мы пробирались по узенькой лощине в скалы, где сейчас расположена школа. В кромешной тьме ночи плавали зеленые светлячки и надрывно трещали цикады. Если бы не комиссар охраны Сисук, вышагивавший впереди с автоматом на груди, то и светлячки эти, и цикады, и громадное, тихое, звездное небо — все это походило бы на Кавказ. И кажется: вот-вот повернешь за скалу — и замелькают впереди огоньки селения, и веселый горец скажет: «Гамарджоба, генацвале, ругу рахар» и поведет тебя на освещенную террасу дома, и нальет стакан синего вина, приглашая к неторопливой беседе.

Мы действительно свернули за выступ скалы и увидели высоко в горах красный огонь костра, — видимо, жарили оленя, чтобы не разводить костер утром: дым в голубом небе заметен издалека, особенно сверху.

Одновременно с этим багровым светом высоко в скале мы услыхали поначалу далекий, но все время приближающийся звук «АД-6».

Комиссар охраны Сисук обернулся и крикнул по цепи:

— Фонари!

И мой товарищ Понг Сурин Фуми и Ви Лай выключили фонарики, а Сисук вдруг неожиданно громко закричал, сложив ладони рупором:

— Эй, в пещере, костер тушите!

Его там, видимо, не слышали: сидят себе люди у костра, смотрят завороженно, как выстреливают острые красные искры в ночную тьму, как жар ломает хворост и как обжаривается, запекаясь розоватой корочкой, оленья нога.

Самолет теперь ныл уже где-то совсем рядом. Сисук стащил с груди автомат и выпустил очередь метров на сорок выше костра, полыхавшего в пещере сине-багрово, дымно и жарко.

Я увидел, как вокруг костра заметались зыбкие, расплывчатые тени людей. Пламя на мгновение сделалось очень ярким, а после в том месте вырисовался жутко-зеленый провал темноты, — так бывает, если долго тереть закрытые глаза, после их резко открыть, — и в это же время в мир пришел новый звук, знакомый мне с августа сорок первого.

Сисук что-то крикнул, — видимо, велел ложиться, мы, попадав, успели чуть отползти от тропы к скале, и в это время земля дернулась, словно от острой боли, громыхнуло сразу в нескольких местах, — сработало эхо, стало на мгновение мертвенно, сине-светло, будто бы сверкнули сотни магниевых фотовспышек.

Я запоздало закрыл глаза и открыл рот: в горных лощинах, где кидают тяжелые бомбы, были случаи, когда от взрывной волны выскакивали глазные яблоки и рвались барабанные перепонки, — но Сисук уже поднялся, проворчал что-то вслед улетавшему самолету и сказал:

— Можно идти, он улетает…