Умышленное убийство

Когда владетель Каннибаловых островов выказал оскорбительное неуважение к королеве Виктории, а один из европейских монархов начал слать ему телеграммы, поздравляя с этим подвигом, реакцией Британии явилось удивление, смешанное с возмущением, поскольку в те времена подобные выходки еще не сделались столь обыденными, как теперь. Однако, когда выяснилось, что за поздравлениями, дабы те не расценивались как пустой звук, последует ценный подарок, имеющий политическое значение, все поначалу дружно решили, что бледнолицый и чернокожий владыки разом лишились рассудка. Причиной подобных умозаключений стало то, что дар представлял собой бесценную жемчужину, в свое время добытую в Полинезии английскими корсарами и преподнесенную предкам европейского правителя, которому представился случай восстановить справедливость и вернуть сокровище законному владельцу. Но события вдруг приняли совершенно неожиданный оборот, и громкий дипломатический скандал не заставил себя долго ждать. Стало известно, что же это за монарх, который осмелился нанести почти что открытое оскорбление «владычице морей». Им оказался германский император Вильгельм Второй. Разумеется, истинной причиной его великодушия и внезапно проснувшегося стремления к справедливости являлось нечто иное. Кайзер буквально бредил идеей мирового господства, а бурно растущему молодому германскому флоту с каждым годом становилось все теснее в маленьком Балтийском море. Стало очевидно, что за этим демаршем и высокопарными заявлениями о «законном владельце» скрывалось стремление императора и его адмиралов обзавестись базами в южных морях. Правительство Ее Величества не преминуло заявить громкий протест. В ответ на это кайзер Вильгельм воинственно закрутил кверху свои знаменитые усы и демонстративно рявкнул на всю Европу: «Чем больше врагов, тем больше чести!» Флот британской метрополии был на всякий случай приведен в боевую готовность, а скандал из уютных кабинетов Уайтхолла выплеснулся наружу.

Через несколько дней об этом инциденте с восторгом начали трубить все газеты, тотчас же ухватившись за сенсацию. Тиражи возросли в десятки раз. Несмотря на то что стоял июнь и наступило светское затишье, вся пресса пестрела передовицами, откликами читателей и аршинными заголовками. «Дейли кроникл» поместила занимавший полполосы рисунок с изображением столицы островов с тамошним Пэлл-Мэллом, а в переполненной колкостями редакционной статье ужасалась, как бы правительство не рассыпалось, словно слетевшие с нити жемчужины. Я, в то время добывавший хлеб насущный скромным, но честным трудом литератора, не остался в стороне от охватившего всех поветрия. Результатом этого явилось сатирическое стихотворение, оказавшееся лучшим среди всего, что выходило из-под моего пера. Я съехал с городской квартиры, объяснив это тем, что хочу отдохнуть на лоне природы у реки, и обосновался в недорогом пансионе в местечке Диттон на берегу Темзы. В действительности же причины моего переезда были куда более прозаичными. Дело в том, что мои литературные творения приносили мизерный доход. Именно поэтому я сдал свою полностью меблированную лондонскую квартиру на весь сезон, когда в столице полным-полно состоятельных туристов со всех концов света, а сам на время перебрался в провинцию. Таким образом, разница в арендной плате между Лондоном и захолустным Диттоном хоть как-то позволяла мне сводить концы с концами.

– Первоклассно, старина! – воскликнул приехавший навестить меня Раффлз, развалившись в лодке, в то время как я орудовал веслами и правил рулем. Он только что дважды перечитал мой стихотворный опус. – Полагаю, тебе за эти вирши неплохо заплатили, а?

– Ни единого пенса, – уныло ответил я.

– Да брось ты, Зайчонок! Мне казалось, что такое произведение должны оценить по достоинству. Подожди немного, и они непременно пришлют тебе чек, – постарался приободрить меня Раффлз.

– Ничего они не пришлют, – хмуро буркнул я. – Я должен довольствоваться оказанной мне честью быть у них напечатанным. Именно это хотел сказать в своем ответе главный редактор, если отбросить всю словесную шелуху. – И я назвал одно весьма уважаемое издательство.

– Не хочешь ли ты сказать, что стал писать за деньги? – Удивлению Раффлза, казалось, не было предела.

Нет, именно это я старался всеми силами скрывать. Однако слово не воробей, так что все покровы тайны рухнули. Я писал за деньги, потому что остро в них нуждался, и если Раффлзу хотелось все знать, то да – я был на мели. Раффлз кивнул, как будто знал об этом давным-давно. Я поведал ему обо всех своих невзгодах. Нелегко сводить концы с концами, зарабатывая на жизнь литераторством на правах свободного художника. Мне же казалось, что я пишу недостаточно хорошо или, наоборот, недостаточно плохо, чтобы добиться успеха. Я полагал, что мне никак не дается должный стиль. Стихи у меня получались хорошо, но за них плохо платили. Что же касается персональных колонок или поденного журнализма, то я не мог и не хотел до этого унижаться.