Умышленное убийство

Сколько я его знал, Раффлз всегда отличался умением выдумывать всевозможные трюки и уловки. Началось это еще в школьные годы, а уж на ниве нарушения библейских заповедей его поистине безграничная фантазия развернулась в полную силу. Однако вершины своего «искусства» Раффлз достиг на борту стоявшего на якоре в Генуе лайнера «Улан» в ночь на вторник между часом и двумя.

Рискованная операция прошла как по маслу. Раффлз просчитал и предусмотрел все возможные варианты развития событий. Все произошло именно так, как было изначально задумано. Находившийся внизу трюм словно вымер, мостик тоже опустел, лишь с палубы изредка доносились негромкие голоса вахтенных. В двадцать пять минут второго Раффлз, одетый в одни плавки, зажав в зубах чашку Петри с куском ваты внутри и заложив за ухо небольшую отвертку, проскользнул в шахту через находившийся над его койкой вентиляционный люк. В напряженном ожидании прошло около четверти часа. Потом в отверстии люка показалась его голова. В зубах он по-прежнему сжимал препаратную чашку с аккуратно завернутым в вату сокровищем южных морей. Он открутил винты и водворил их на место, открыл люк в каюте фон Хойманна и плотно закрыл его, когда возвращался. Все это Раффлз проделал быстро, хладнокровно и решительно. Что же касается спавшего пруссака, то тут все прошло на удивление гладко. Раффлзу удалось сперва приложить пропитанную хлороформом вату к его пышным усам, а затем сдвинуть ее на его приоткрывшийся рот. В результате бравый гвардеец оказался полностью обездвижен на довольно долгое время, так что незваный гость получил полную свободу действий.

И вот наконец вожделенная жемчужина размером с лесной орех оказалась у нас в руках. Она отливала чуть заметным розовым оттенком, словно наманикюренный дамский ноготок. Со времен вольных корсаров она проделала долгий путь: сперва в Британию, потом в Европу – и теперь возвращалась в качестве дара германского императора туда, где в бурную эпоху морской вольницы ее добыли отчаянные флибустьеры. Мы словно завороженные не могли отвести от нее глаз и любовались ею снова и снова. Налив в стакан припасенный еще с вечера виски, мы опустили ее туда и по очереди выпили, празднуя нашу победу. Настал торжественный момент нашего триумфа. Перед нами открылись такие радужные перспективы, какие не снились нам и в самых сладких снах. Оставалось лишь понадежней спрятать сей камушек, который Раффлз вынул из оправы, чтобы в крайнем случае мы смогли бы выдержать самый тщательный обыск, после чего беспрепятственно сойти с ним на берег в Неаполе. Именно этим Раффлз и занимался, когда я вошел в каюту, после того как осмотрел весь коридор и лестницу, ведущую на палубу. Он сказал, что оправой придется пожертвовать, чтобы отвести от себя любые подозрения и спокойно продолжить плавание. Я же выступал за то, чтобы часа в четыре ночи осторожно спуститься по грузовому трапу на пристань в Генуе, оттуда как можно быстрее добраться до вокзала и уехать первым же поездом. Раффлз и слышать об этом не хотел. Он привел мне с десяток аргументов в пользу своей точки зрения, и все они показались мне бесспорными.

Все время до самого поднятия якоря я самым внимательным образом наблюдал за всем, что происходило вокруг нас. Казалось, что никто ничего не заметил и не заподозрил, хотя с полной уверенностью я этого утверждать не мог. Весьма трудно было поверить в то, что после огромной дозы хлороформа человек не ощутил бы никаких побочных эффектов вроде головной боли, сонливости или сильного и резкого постороннего запаха. Тем не менее фон Хойманн появился на прогулочной палубе с таким видом, словно с ним ровным счетом ничего не случилось. Его юнкерская фуражка была, по обыкновению, надвинута чуть ли не на глаза, а усы вздымались вверх, словно маленькие пики. К десяти часам утра мы приготовились выйти из Генуи. Последний таможенник в синем мундире вернулся на берег, последнего торговца фруктами отогнали от борта, вылив на него пару ведер воды, в ответ на что откуда-то снизу раздались громогласные проклятия. За несколько секунд до поднятия трапа к нему успел последний пассажир с растрепанной седой бородой, который заставил весь огромный лайнер ждать, пока он сторгуется с лодочником из-за полулиры. Но наконец раздался лязг принимаемого якорного троса, корабль тронулся, и вскоре мы прошли маяк, стоявший на выходе из бухты. Раффлз и я стояли на палубе, задумчиво глядя на пробегавшие мимо изумрудные волны с белоснежными барашками пены.