Универмаг

- А те, кто кроил верх... Или низ... Или стельки резал... Дают им кожу, к примеру. Правда, они просили цветную — им завезли черную. Они просили облагороженную — им всучили простую. Они просили образцы, взятые из последнего альбома, — им навязали из предпоследнего, а из последнего будут выпускать через год... И с кожевенника тоже спрос маленький, он человек зависимый. Прислали сырье, он обработал. Шкура-то какая была? Толстая, жесткая... Так ведь забили скотину преклонного возраста. А что делать? Телят забивать невыгодно, мяса мало. Думать надо в государственном масштабе, а не то что натянул мягкие сапоги—и гуляй себе. Не сгибаются? Согнутся, дави сильней! А если насчет окраски, так при чем тут кожевенники, если красители им химия поставляет? Это вообще другое министерство!

Но все же по совести: не вся кожа плохая, есть и хорошая, просто отличная кожа. Есть! Но есть и плохая. И кто-то же виноват, что есть плохая?

Никто не виноват! Не могут же люди, чувствующие себя виноватыми, иметь такие невинные лица, такие чистые голоса.

Послушать хотя бы представителя фурнитурной фабрики — как раз он сейчас держит оправдательную речь. Святые люди эти фурнитурщики! Змейка не застегивается на сапоге? Чепуха! Зато какая яркая, тяжелая — железнодорожный состав, а не змейка! Пряжки сгибаются, тонкие? Чепуха! Согнуть что угодно можно: сила есть — ума не надо. И вообще, при чем тут они? Такой прокат им присылают, отходы. К тому же просили латунь — прислали белое железо, просили брезент — всучили бязь, просишь одно — навязывают другое... А сами по себе фурнитурщики молодцы ребята. Дают же они фурнитуру на выставочную обувь или, скажем, на экспорт. Грязью облить кого угодно можно...

Так что на круг никто не виноват. Никто! Пробить бы бетонный потолок выставочного зала. Вознестись над крышами города. Вглядеться зорко во все закоулки-переулки. Может, таится где-нибудь паучок праздности и равнодушия, в паутине которого запутался и бык толстокожий, и фурнитурщики, и химики-физики, ни в чем не виноватые... Сидит паучок, коптит небо в свое удовольствие. Не просто сидит — зарплате радуется, свое кресло охраняет... Или в каждом из сидящих в этом зале таится паучок? Каждый в меру совести своей — равнодушный прохожий. И Барамзин, и Фиртич, и главный художник...

Только наступает какой-то «душевный ледоход». Трогается с места студеная толща равнодушия, обнажая чистую воду...

Конъюнктурное совещание шло своим чередом. Участники обменивались информацией о ходе поставок обуви, о состоянии товарных запасов, о результатах реализации...

Прервав на полуслове тягомотное бормотание представителя фурнитурной фабрики, Барамзин поднялся из-за стола.

- У меня есть один общий вопрос к совещанию, но прежде я хочу поговорить о другом. — Он взял в руки изящную женскую туфлю. — Поглядите, какая прекрасная туфелька, верно? Обычная серийная туфелька. Не на экспорт... Кто здесь из «Весны»?

Отозвался кряжистый мужчина в костюме со старомодными ватными плечами.

- Скажите, в этой модели есть нарушения ГОСТа?

Мужчина молчал, силясь понять, куда клонит Барамзин.

- Есть, — наконец решился он. — Но мы согласовали вопрос в министерстве.

- Спасибо, — кивнул Барамзин. — Вот. Люди из «Весны» рисковали, беспокоили министерство, договаривались. И в итоге, нарушив ГОСТ... Я подчеркиваю: нарушив Государственный стандарт, выпустили прекрасную туфельку... Более того, запустили модель в серию. Более того, модель и в серийном производстве не потеряла своих качеств. — Барамзин поставил туфельку на стол. — Теперь вернемся к совещанию... Хочу задать один вопрос. — Он жмурил веки, колкие от бессонной ночи. — Почему возникают перебои с обувью, выпуск которой давно освоен, и кто в этом виноват?

Фиртич хорошо видел крупный лоб Барамзина, узкие губы большого рта, ямку на подбородке. Он знал этого человека много лет. Это Барамзин предложил коммерческому директору хозмага Фиртичу должность руководителя «Олимпа». Это он вел его кандидатуру по коварному фарватеру высоких инстанций, вызывая кривотолки и подозрения.

Коллега, директор крупного магазина, все пытался вызвать Фиртича на откровенность: «Слушай, чем ты отблагодарил Барамзина за кресло в «Олимпе»? Я же не ребенок, просто так на подобное место не назначают. Хоть чем-нибудь ты был ему полезен? Его жене, его дочери, его теще, его собаке?.. Небось Барамзину такие презенты дарят, на которые жизнь проявить можно». — «Ты дарил? Лично?» — спрашивал Фиртич. «Дружок рассказывал». Фиртич лишь пожимал плечами. Он понимал, что его молчание вызовет недоверие у коллеги, поставит под сомнение искренность их отношений. И не ошибся. Они перестали встречаться, а до этого дружили много лет. И сейчас Фиртич вспомнил тот давний разговор.