Универсальный саквояж миссис Фокс

Наутро бледное небо было хмурым и неприветливым. Таким же, как и товарищи, возившие швабрами по доскам. Джейк закатал штаны и последовал их примеру. Потом пришлось тереть палубу щеткой. Потом обливать водой. К половине восьмого, когда босые ноги уже окончательно задубели, а спина и плечи ныли от постоянного таскания ведер, приборка, наконец, была закончена.

Тем временем стюард и миста Ноулз с удивлением смотрели на юнгу.

– Превеликие змеи! – проговорил третий помощник. – Ты что такое сказал, а? Да здесь сроду никто не умывался!

Миста Ноулз поднял глаза и обозрел потолок. Стюард тоже следил за раскачиваниями лампы. Выражение скепсиса на его лице почти достигло апогея.

– Дьявол, подсунули чистоплюя на нашу голову, – неожиданно сообщил он похоронным тоном.

– Где они только таких выкапывают, – поддержал миста Ноулз. – В пансионах для барышень, не иначе!

Чаттер посмотрел на М.Р. и гаркнул:

– Детка! За бортом полно воды!

Юнга Маллоу выслушал это заявление философски и ушел, чтобы, как и вся команда, участвовать в утренней приборке, только на корме. Затем почистил капитанское платье и сапоги, и сделал то же самое с платьем троих помощников. Заработал с десяток подзатыльников – «чтобы соображал быстрее». Затем отправился на камбуз. Он собирался подать в кают-компанию завтрак.

Спустившись по узкому трапу, Дюк нашел теперешнюю резиденцию компаньона: тесное помещение, две трети которого занимали три ряда матросских коек, а одну – камбуз. Границей между кубриком и камбузом служила чугунная печь. Вокруг кое-как сколоченного кухонного стола помещались бочка, бак, деревянная колода, полка с закопченными горшками, котел, покрытый черным жиром – не дай Бог нечаянно прикоснуться. Эту красочную картину завершал сам кок – одноногий джентльмен, одетый только в рабочий комбинезон, цвет которого лучше всего определялся как «грязный», и фартук поверх такой же изысканной расцветки. Из подмышек изящно торчали рыжие клоки.

– Доброе утро, – вежливо сказал юнга.

Кок медленно повернулся. Большой лоб и борода корабельного повара напоминали портрет Сократа в учебнике истории.

– И тебе доброе утро, маменькино сокровище!

Матросы, игравшие в карты и кости в ожидании завтрака, загоготали. М.Р. покраснел. Тут он заметил в углу компаньона, покраснел еще больше, но что делать – не знал.

– Корму мне в рожу! – продолжал кок свой патетический монолог. – Сто крабов Нептуна в осьминогову каракатицу! Утро ему доброе!

Затем взял у юнги поднос и съездил им по лбу М.Р. «Бам-м!» – сказал поднос. «Га-га-га!» – отозвалась команда. После чего повар принялся нагружать поднос завтраком для офицеров. Дюк стоял, как вкопанный. Забрав поднос, послал Д.Э. отчаянный взгляд и стал подниматься по трапу, пытаясь не грохнуться вместе со своей ношей. Шум, донесшийся после того, как за ним закрылась дверь, засвидетельствовал, что попытка не удалась. Кок подскочил и поскакал, стуча деревянным протезом, на место происшествия.

* * *

Окончив завтракать, матрос Саммерс отправился смолить тросы, потом расплетать старые канаты, потом сплетать из старых новые, потом надраивать медные поручни. Юнга Малллоу убирал каюты, потом тоже распутывал кучу старых веревок, отбирая те, что еще пригодятся, потом бегал по разным поручениям, то и дело получая то пинка, то по зубам – «чтобы не путался под ногами».

Этим изящным способом М.Р. более или менее получил представление о том, кто на китобое где, и где что.

К полудню у обоих искателей приключений полопались и стали сочиться кровью пузыри на ладонях. Почернели и обломались ногти. Оба послюнявили раны и понадеялись: стерпится.

Ну, а дальше…

Те, кто подобно двум джентльменам в те дни думает, что на китобойном судне моряки заняты только охотой на китов, а в остальное время вглядываются в горизонт, курят трубки и поют матросские песни, ошибаются. Все время что-то чистится, красится, подновляется – без конца. Даже, если кажется, что уж теперь-то точно ничего не нужно, матросы отправляются счищать ржавчину с якорной цепи или разбирать негодные веревки, отбирая те, из которых можно сплести канат. Вытягивают, связывают и укладывают в бухту. Всякий раз, когда ослабевает какой-нибудь трос (а это случается все время), бензели и найтовы разматываются, чехлы снимаются и после того, как все непригодные части заменены, а все остальное натянуто и затянуто достаточно туго, водворяются на место заново. А поскольку все части такелажа связаны между собой, редко получается коснуться одной веревки, не трогая остальные. И если к этому добавить, что нужно еще смолить, промазывать, красить, покрывать лаком, чистить, и вдобавок не забыть, что все это должно быть свернуто, закреплено и установлено на надлежащее место перед началом ночной вахты – тогда вы более или менее получите представление о том, что же такое представляет собой жизнь матроса, будь он хоть палубный, хоть марсовый, хоть салинговый, хоть ко всем чертям каютный юнга.

Хоть тот и не несет ночных вахт, а спит, как сухопутная крыса (за что, между прочим, его презирает вся команда).