Unknown

Глава 21 ЛИЦО КАК ПЕРСИКОВЫЙ ЦВЕТОК

Война кончилась, действительно принеся Юньчэну «полнеба в алой заре» — сбылись стихи Небесного

дара. От лавки «Счастье и изобилие» осталась лишь куча золы и черепицы. Наиболее важные счета и

бухгалтерские книги удалось вынести еще до прихода войск в город, но все товары сгорели. Господин

Ню серьезно заболел. Это была самая главная его лавка, и теперь, после того как он собственными

глазами видел ее гибель, ему не хотелось жить дальше. Последние несколько лет он отнюдь не

хозяйничал спустя рукава, старался изо всех сил, и вот результат... Он уже не верил ни в торговлю, ни в

самого себя. Огонь, пули, снаряды были безглазы и безжалостны, он никак не ожидал, что окончит

среди них свою старость!

Небесный дар долго не мог писать стихов и даже не ходил в комнату для занятий. Он виноват перед

отцом, виноват прежде всего тем, что написал эту фразу об алой заре в полнеба! Он виноват и перед

Юньчэном, потому что самые оживленные его улицы — Южная и Северная — превратились в полосы

пепла. Когда он писал свое стихотворение, он презирал родной город, а теперь, когда его действительно

ранили, полюбил его. Он не смел даже выйти на его улицы. И торговлю он презирал, а кончилось дело

тем, что сгорела не только отцовская лавка, но и чужие! Он никак не мог этого ожидать и раскаивался, что написал подобные стихи. Все-таки он любимец отца и должен больше жалеть его, помогать ему.

Как бы отец не умер от этих переживаний, а то получится, что он и мать погубил своей глупостью, и

отца! Небесный дар страдал от собственных противоречий, потому что он не считал идеалы отца

достаточно высокими, но не мог из-за этого не обращать на него внимания, не был настолько жесток.

Когда он слышал, как отец ворочается на кровати и стонет, его уже не тянуло в свой поэтический

мирок, и он чувствовал, что жизнь и смерть еще важнее, чем ивы, ветер и луна, хотя он и не понимал

как следует, что такое жизнь и смерть.

«Мятежные учащиеся» высмеивали его, заявляя, что он пошел вспять и ударился в сыновнюю

почтительность; учитель Чжао прислал письмо, говоря, что он продемонстрировал свою слабость, не

поехав с ним в Шанхай. Но Небесный дар решил не слушать их: будь что будет, а на двух лодках разом

не устоишь. Что бы ему ни говорили, болезнь отца важнее, он должен быть рядом с ним, это его миссия.

Постепенно отец начал поправляться. Никто при нем не упоминал о сгоревшей лавке, и он даже сам

посмеивался:

— Хорошо, что вы не говорите о «Счастье и изобилии»! Действительно, какой в этом смысл? Во время

болезни я многое передумал и понял, что у меня нет никаких способностей. Я ни к чему не относился

серьезно и богател только благодаря удаче. Потом решил стать серьезнее, а тут такой казус. Причин

этого я не понимаю и не хочу понимать. Зачем, когда я уже состарился?

Но хотя он и притворялся беспечным, никто не верил ему. Тем более что, когда он снова начал

выходить по делам, он всегда избегал того квартала, где находилось пожарище. Он шел, опираясь на

палку, и разговаривал сам с собой, а его седая борода поднималась и опускалась, как белая бабочка.

Потом выяснилось, что в такие минуты он вспоминал «Счастье и изобилие».

Когда отец снова начал трудиться, Небесный дар успокоился и тоже нашел себе занятие. Он вступил в

«Юньчэнское общество» — поэтический союз, давным-давно созданный городскими грамотеями,

служившими на разных чиновничьих постах. На воротах почти всех ведущих членов общества

красовались таблички с надписями «бакалавр», «магистр» и прочее. Проходя мимо уездного

управления, эти ученые мужи звонко и гордо откашливались, а возле торговой палаты презрительно

плевались. Волосы они отпускали очень длинные, чтобы можно было сразу заплести их в косу, если

вдруг восстановят систему государственных экзаменов*. Юность и старость они, как правило,

проводили в Юньчэне, а зрелые годы — в других провинциях, где зарабатывали деньги и иногда даже

удостаивались видеть императора (позднее — президента). С местными жителями они почти не

общались, считая их «картофелинами». У Небесного дара не было бы ни малейших шансов попасть в

«Юньчэнское общество», если бы его не рекомендовал один бывший однокашник, который сказал, что

он почтительный сын, поэт, человек очень начитанный и, хотя происходит от торговца, начисто лишен

торгового духа.

* Имеются в виду экзамены на чиновничью должность, требовавшие знания только конфуцианского

канона. Были отменены еще в 1905 г., в последние годы правления маньчжурской династии, которая

насильственно насаждала в Китае маньчжурские косы.

Звали этого однокашника Ди Вэньшань. Ему, как и Небесному дару, было всего около двадцати лет, но

он уже ходил сгорбившись и важно покашливая, поскольку «Юньчэнское общество» особенно ценило

старость. Ценило оно также сыновнюю почтительность, монархизм и поэтический талант, поэтому