Unknown

Рокоссовский поцеловал руку Нине Васильевне и,

улыбаясь, сказал:

Генералов тут пять, а маршал один.

У маршала кулак разжался, на губах появилась улыбка, он шагнул к Нине Васильевне и, тоже целуя ей руку, проговорил:

Один! Но скоро из присутствующих генералов один тоже станет маршалом.

Все поняли, что эти слова он произнес в адрес Рокоссовского.

И в комнате как-то посветлело. А Нина Васильевна, видя, что буря миновала, откланявшись, сказала:

Простите, нарушила вашу беседу,— и вышла на кухню.

Всем стало жаль, что она покинула комнату. Снова наступила минутная тишина. Все сели на старые места. Маршал некоторое время смотрел в лицо Анатолия Васильевича, стараясь заглянуть ему в глаза, но тот намеренно отводил их, боясь, что маршал увидит в них страшную обиду. Наконец маршал сказал строгим, но уже не таким, как перед этим, голосом:

А ваше предложение, генерал?

А вы не нуждаетесь в нем.

Не задирайте.

В самом деле, Анатолий Васильевич, каково ваше мнение? — мягко проговорил Рокоссовский.— Скажите, Анатолий Васильевич. Вы же хорошо знаете, мы к вам всегда прислушиваемся, маршал — особенно.

Мое мнение? Мое мнение...— Анатолий Васильевич вскочил и закружился по комнате, затем остановился, показывая на Купцианова.— Я понимаю: ему надо помочь. Силенок не накопил за полтора года. Согласен, готов помочь.

Ну вот... Ну вот,— подхватил маршал, предполагая, что Анатолий Васильевич сдал.— Ну вот. Так и надо рассуждать генералу.

Анатолий Васильевич вполне понял его и быстро заговорил:

Да, да, советский генерал так и должен рассуждать... Помочь надо соседу,— он снова показал на Купцианова.— Помочь! Что ж, я готов,— и, подойдя к карте: — Помогу. Готов помочь. Только он со своей армией пойдет так: форсирует реку, прорвет линию обороны вот здесь, а мы со своей армией вот тут — через болота, чуть правее. Да. Да. По болотам. В случае если соседу будет туго, пускай крикнет — помогу. Сразу же помогу. Да. А так что же? — и вдруг у этого закаленного в боях генерала губы задрожали, как у несправедливо обиженного ребенка.— Да разве вы не понимаете, товарищ маршал, какую обиду наносите всей армии своим приказом? Полтора года готовились к самостоятельной операции... и перед боем разрушена вся честь армии... Силы отданы соседу... На затычку.

Маршал и Рокоссовский переглянулись. Купцианов сжался на стуле и стал каким-то маленьким. Маршал встал, пробежался по комнате, обходя стол, стулья, Анатолия Васильевича, и, остановившись перед картой, неожиданно сказал:

Будет так.

В комнате все уставились на него: никто не знал, как истолковать слова: «Будет так». А в это время еще вошла Нина Васильевна, неся чай, вино и закуску. Остановившись у стола, она, мягко улыбаясь, обращаясь к маршалу, проговорила:

Я ведь не военная, совсем не военная... И вы, товарищ маршал, извините меня, если я нарушаю вашу беседу. Но я обязана покормить вас,— и, подойдя к маршалу, она взяла его под руку, повела к столу и усадила рядом с собой.

Сдаюсь! Сдаюсь! — намеренно громко прокричал маршал, поднимая руки вверх, и тут же серьезно обратился к Анатолию Васильевичу: — Хорошая у вас спутница. Нет, честное слово... И не поймите меня плохо.

А я и не могу плохо-то понять,— Анатолий Васильевич на миг весь засветился и добавил: — Вот и Николай Степанович мне такое же говорил. Гость у нас тут — директор моторного завода с Урала,— и снова помрачнел.

А-а-а... А где же он?—маршал посмотрел вокруг.— Прячете хороших гостей?

В пятой дивизии,— Анатолий Васильевич хотел было сказать, что Николай Кораблев гостил в пятой дивизии, а сейчас находится за перегородкой, но маршал перебил его:

Вы бы... Вы смотрите... На фронте ведь пуля не жалеет и гения... Смотрите... Может, лучше его отправить на это время подальше в тыл? A-а? Отправьте-ка его из дивизии!

За столом все переглянулись, а Анатолий Васильевич, как на спасительницу, посмотрел на Нину Васильевну и сказал:

Нинок, выручай!

Экая беда! — воскликнула, смеясь, Нина Васильевна и обратилась к маршалу: — Вы ведь неожиданно вошли к нам... Куда же его девать, гостя? Ну, я и спрятала его в спальне,— и Нина Васильевна вывела из-за перегородки смущенного Николая Кораблева.

Маршал пошел ему навстречу, поздоровался за руку, сказал:

Урал, Урал! Красивый Урал! Он Петра Великого спас и нас выручает,— и тут же, словно забыв об этом, подбежал к карте, долго смотрел на нее, бубня какой-то марш, пристукивая в такт правой ногой так, как будто в комнате, кроме него, маршала, никого и не было.— Так, так, так,— в мотив марша бубнил он, рассматривая карту, думая: «Да... честь армии — великое дело. Обида? Законная обида... и не только генерала. Полтора года готовились... и на затычку. А есть ли в этом необходимость — на затычку? Сейчас дать армии самостоятельную операцию — значит удвоить и утроить ее силы. Передать из армии две дивизии Купцианову — значит фактически свести армию на нет. Обида породит бессилие. Да и предложение генерала разумно — через болото»,— и маршал, резко повернувшись ко всем, сказал: