Unknown

Весь противоположный берег долины, вся высота были залиты таким ярким светом, что все блестело, сияло так, как будто солнце все свои лучи сосредоточило именно только там... Отраженный свет падал и на этот берег, особенно сильно на верхушки берез и сосен.

Светопреставление...— растерянно повторил Сиволобов, видя, как гигантские струи света вырываются из мелкого кустарника и, рассеиваясь, падают на вражеский берег.— Прожектора...— пояснил он Николаю Кораблеву.— Батюшки! Сколько их! Сотни,— и смолк, даже пригнулся: на высоте начали рваться снаряды, но не артиллерийские, а какие-то особенные. Они неслись откуда-то почти молча и рвались, вспыхивая кострами... А вслед за этим на высоте забегали люди, быстрые и, казалось, легкие, как тени.

«Катенька» отработала,— шепотом передал Сиволобов и, увидев, как из лесу двинулась пехота, кинулся за ней, вскрикивая: — Айда-пошел! Айда-пошел! — но, наколов ногу, недоуменно произнес: — Без сапог-то? Куда же мне?

Егор Иванович сбегал в блиндаж, принес сапоги и, подавая их Сиволобову, проговорил:

Возьми. Генералу было приготовил, да найдем.

Благодарим, Егор Иванович! — И Сиволобов в новых сапогах ринулся за пехотой, а за ним и Николай Кораблев.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

1

На рассвете второго августа тысяча девятьсот сорок третьего года с высотой «сто восемьдесят два» все было покончено: поврежденные пушки, танки, пулеметы, минометы, склады с боеприпасами и продовольствием — все досталось пятой дивизии.

В это утро, на рассвете, вместе с Сиволобовым на высоту попал и Николай Кораблев. Он и особенно Сиволобов ожидали, что им придется вступить в жестокую рукопашную схватку. Но на возвышенность они поднялись последними, потому что оба были измучены и тянулись в хвосте. Здесь они увидели, что вся площадка, занимаемая врагом, завалена трупами. Трупы лежали всюду: около блиндажей, окопчиков, «крабов». Было странно то, что почти ни один фашист не был убит пулей: каждый из них лежал или с распоротым животом, или с перерезанным горлом.

Не ухватили мы, не ухватили! — горестно жаловался Сиволобов.— Ай-ай! — тоненько вскрикнул он.— Иных ножичками почиркали, а этих вот «катюша» погладила. Вишь, этому черепушку снесло. Остальных — ножичками... Ай да пластуны!..

Николай Кораблев вспомнил, что пластунов он видел в батальоне Коновалова. Гибкие и стройные, вооруженные маленькими, присланными в подарок от Златоуста ножами, пластуны ползали, как ужи, перебегали поляны, как серны, взбирались на горы легко и просто, а ходили бесшумно, как тени.

Так это наработали пластуны? — спросил Николай Кораблев, глядя на трупы.

И все сметено: деревья, до этого зеленые, красивые, теперь торчали обугленными стволами; земля выжжена, будто на нее пала огненная лава... И всюду трупы, трупы, трупы, подбитые, изуродованные танки, пушки, пулеметы. А надо всем этим — убитым, исковерканным, сожженным — солнце.

2

В Орел! Давай в Орел: туда рукой подать,— бормотал Сиволобов, шагая через трупы, как через разбросанные бревна.— Жили-то как!.. Жили!.. И перины тебе, и зеркала тебе. Ух, ты! А у этого и ванночка была.

Ближе к центру, там, где, очевидно, находился штаб, валялись распоротые перины, битые зеркала, столы и стулья всех видов и опрокинутая ванна.

Айда-пошел! Айда-пошел! — заторопил Сиволобов Николая Кораблева и, взобравшись на горку, добавил:— Наперекосок давай! А то наши-то во-он где: вышли на дорогу. Давай наперекосок — и догоним!

Где-то что-то методически стукало, как будто кто-то заколачивал огромным молотком сваи. Стуки эти неслись из отдаленности. Николай Кораблев прислушался и определил, что советские части уже бьют врага за Орлом.

«Если верить Анатолию Васильевичу, то здесь свершилось величие! — радостно подумал он.— Значит, мы победили и нам не будет стыдно перед человечеством. Да и перед самими собой, черт возьми!»

Вскоре они, идя «наперекосок», переправились через запасные немецкие окопы с обвалившимися стенками, обошли перепутанную колючую проволоку, вышли на шоссе Орел — Мценск и... тут неожиданно опередили свою дивизию.

По шоссе шли танки с вмятинами и царапинами; на иных не совсем ловко работали гусеницы. Эти напоминали человека, натершего ноги: идет — и остановится.

За танками двигались пластуны. Они, присвистывая, пели песни, плясали, откалывая такие коленца, что Сиволобов воскликнул:

Вот это да-а! Мы, пехотинцы, так не умеем. Наши-то вон бредут...

За пластунами шли пехотинцы. Их было не так-то много: может, три-четыре тысячи и те почти наполовину с перевязанными лбами, прихрамывающие. Казалось, всем им хочется одного — лечь и заснуть прямо вот тут, на шоссе. Но спать было не время, и вот кто-то в голове дивизии затянул песню.

Не надо! Отставить! — крикнувший вышел из рядов.