Untitled.FR11

Ничего не поймав, ребята затеяли купаться, и Иван смотрел, как они носятся по отмели, брызгая друг в дружку ногами, вспоминал своё детство. Он разулся, снял брюки и зашёл в воду. В прозрачной воде увидел рака и стал звать мальчишек.

Ступая босиком по тёплой земле, прошёлся вдоль берега и вернулся к се­мейному лагерю. Дочка спала, обняв куклу, и Паша накрыла её простынкой от назойливых мух.

Подошло время обеда. Паша разложила на одеяле провизию, Иван принялся руками ломать курицу.

- Санька, Юра! - позвала Паша.

Прибежал запыхавшийся сын:

- А Юра не хочет кушать!

- Может, стесняется? Ваня, Танин сын какой-то нелюдимый растёт. Как он ещё с нами поехал! Саня, отнеси ему курицу с хлебом и огурец!

Когда Санька убежал, Паша продолжала обсуждать семью Орловских:

- Живёт на одну свою пенсию по инвалидности. А это копейки. Одной рукой в огороде и копает, и сажает, и делает всё! Ни разу не слышала, чтобы пожалова­лась. Наоборот, она рассказывает людям, как надо жить. Если даю ей продукты, яйца, иногда берёт, иногда - отказывается, говорит: нам с сыном много не надо! А Санька, прибежит с улицы, хвать что-нибудь со стола и: «Мам, я Юре возьму?» Говорю: «Бери, бери, сынок, Юрке надо помогать, у него папа без вести пропал на войне».

- Таня жива верой, и взгляд у неё. посмотрит, словно в душу заглянет. Я тебе говорил, предлагал ей жилище поприличней - отказалась: «Через три года мой сын уедет в Воронеж. Одной мне с Богом доживать - и этих стенок хватит!»

Санька появился возле скатерти-самобранки, и Иван, улыбаясь, глянул на него:

- Ну, что, рыбак: ножку или крылышко? А я тут нашу игру приготовил!

Он протянул сыну зажатую в двух пальцах куриную дужку из грудки, похо­жую на маленькую рогатку:

- Давай, ломай!

Когда косточка ломалась на две части, каждый вступал в игру, по которой бе­рущий, принимая предмет из рук того, с кем сломал косточку, должен сказать: «Беру и помню!». Если же кто-то забывал про уговор, выигравший пари, переда­вая любую вещицу другой стороне, напоминал о своей победе словами: «Бери и помни!». Победивший заказывал подарок или желание, которое непременно надо было выполнить. Игра эта стала традицией, и обычно в ней побеждали дети, по­тому что Паша принимала их сторону и, подмигивая, беззвучно шевеля губами, подсказывала, когда отец передавал что-то своему «противнику» в руки. Ну а Иван притворялся забывчивым, к восторгу детей проигрывал, и в доме появля­лись санки, лыжи или ещё что-нибудь, что уже стало предметом мечтаний.

Итак, косточка была сломана, механизм игры запущен, и Санька продумывал варианты: что передать отцу в руки, когда кто-нибудь отвлечёт его? Он давно спал и видел во сне велосипед.

Восьмилетняя Олечка, окончившая в этом году первый класс школы, просну­лась и неожиданно расплакалась.

- Что случилось, моя девочка? Приснилось что-нибудь! - Отец подошёл к ней, взял на руки и стал ходить с ней по берегу, пока она не успокоилась.

Паша разлила портвейн в маленькие стаканчики:

- Ваня, давай за наших детей! Старший приедет на каникулы, соберёмся все вместе.

От Борьки пришло письмо из Николаева, где он сообщал об успешном окон­чании первого курса и о том, что устроился на заработки в один из рыболовецких совхозов. Приехать домой он планировал только в августе.

... В половине пятого утра Иван брился на кухне у окна во двор. Здесь на по­доконнике у него стояло зеркало, металлический стаканчик с обмылками и по­мазком, был прибит гвоздём к подоконнику старый кожаный офицерский ремень, о который он правил свою опасную бритву. Раздетый по пояс, он водил острым лезвием по намыленной щеке, стараясь обойти родинку, которую часто задевал, раня до крови, и напевал под нос:

- Родины просторы, горы и долины, в серебро одетый зимний лес стоит...

На дворе, вопреки пришедшей на ум песне, было лето, и Паша, как всегда, вста­ла раньше всех. Она уже справилась с утренней дойкой: подогрела воды на керо­газе, присев на низенькую деревянную табуретку, тёпленькой водичкой вымыла вымя бурёнке, вытерла чистым полотенцем насухо, смазала себе ладони коровьим маслицем, и в оцинкованное ведро забили с характерным звуком тугие белые струи. Модистка-вторая благодарными глазами косилась на свою хозяйку, её бес­покойный хвост метался по бокам, задевая голову Паши, повязанную платком.

- Ну, ну. - успокаивала хозяйка, - сейчас пойдёшь по свежую травку.

В деревне уже было слышно мычание коров, которых пастух собирал на паст­бище. Молока Модистка давала с избытком. Лишнее Паша отдавала Тане да баб­ке Сахарихе - та была старая, слепая, и корову содержать ей было не по силам.