Untitled.FR11

Сам он ещё больше облысел, обзавёлся животиком. Во всём его облике появи­лось что-то барственное, уверенный взгляд голубых глаз выдавал привычку пове­левать - в этом году его поставили первым секретарём Верхне-Хавского района. Паше почему-то вспомнилось, как она в дождь несла маленького Володечку, как упала с ним на руках с обрыва. Теперь это был матёрый мужчина, и в нём чув­ствовались ум и сила.

- Володя, а что же ты один? Где Лидочка?

Лицо брата помрачнело.

- Лидочка болеет. Ты понимаешь, как родила Славика, так пошли осложне­ния. Даже в жаркую погоду - замерзает. Возил её в Воронеж, к профессорам. Врачи ничего не могут сказать конкретного . Сейчас вызвали Раису Павловну, её мать, чтобы занималась ребятами.

Вышел и Иван к воротам.

- А вот это - поздравление от Лидочки! Велела передать лично юбиляру!

Володя достал из машины огромную охапку полевых цветов, которые любил

Иван. Тем временем водитель носил на веранду продукты: свежую баранину, гу­сей, уток, мешки с овощами.

- А это мои скромные приношения к трапезе! Твой агроном, поди, живность ещё не разводит? - хитро прищурившись, говорил Володя Паше. - А у меня в районе её полно!

- Слушай, Володя, а на станцию мы можем подскочить? Мильманов надо за­брать с поезда, - попросил Иван.

- О чём речь! Поехали!

Пока Иван с Володей были на вокзале, подъехал ещё один газик, на этот раз в нём сидели первый секретарь Усманского райкома Николай Александрович Ев- сигнеев с женой Серафимой и примкнувший к ним писатель Гавриил Троеполь- ский. Цветы и подарки Паша складывала на веранде, среди них она увидела трёх­томник Шолохова, которого любил Иван, и книги Троепольского, подписанные им самим.

Коля Евсигнеев был как всегда в полувоенном френче и с мундштуком в зубах: не успел выйти из машины, как прикурил сигарету.

- Сима! Что ж это такое! Ты совсем не бережёшь мужа! - шутливо говорила Паша, обнимая гостей.

- А! Бесполезно! Коля уже и есть перестал, одним табаком сыт.

Худощавый, подтянутый, среднего роста, Евсигнеев всегда носил на лице тон­кую улыбку, он непрестанно усмехался, шутил, любил подначивать близких, и Сима уверяла, что он и на работе такой же - всё шутит. Рядом с ним Троеполь- ский смотрелся как человек сугубо гражданский - сразу было видно, что он ни­когда не носил формы. Паша отметила, что Гаврюша постарел с тех пор, как они виделись в Комсомольце, стал больше сутулиться

Вернулся со станции газик с новыми гостями. Копна чёрных волос на голове Мильмана засеребрилась, он стал ещё крупнее, а Ниночка рядом с ним казалась ещё меньше. Чета привезла в подарок юбиляру полное собрание сочинений Баль­зака и небольшую картину, писанную маслом на холсте.

- Вот, посмотри, может, кого-то узнаешь здесь. - сказал Давид, вручая кар­тину юбиляру.

Среди бескрайнего простора, часть которого чернела распаханными отвала­ми земли, глядя вдаль, стоял одинокий человек. Вокруг - никаких строений или техники: только фигура и поле, цветущее полевыми цветами, под синим небом. Мужчина одет в длинный плащ с капюшоном, на открытой голове ветер разметал волосы... Лицом персонаж на картине схож с Иваном, и ни у кого не вызывало сомнений, что этот одиночка в поле - именно он.

- Выполнено по спецзаказу руками моего Алика! - с гордостью за сына сказал Мильман. Подошли гости, рассматривали картину, восхищались исполнением и композицией.

Когда бы ни бывал в Воронеже, Иван не мог не зайти к Мильманам - они с Пашей боготворили эту семью, - и вот, в один из приездов, Марчуков увидел картины подростка, сына Давида. Ледовое побоище на Чудском озере было ис­полнено в карандаше, все фигуры крестоносцев и русских ратников выписаны с необычайным тщанием.

Но более всего на Ивана произвели впечатление три акварели. На первой оди­нокий танцовщик с печальной маской на лице делает своё па в пространстве пре­ломляющегося света от зеркал, его окружающих; вторая - опять же - одинокая фигура человека на площадке среди городских стен - он сидит, упираясь под­бородком в вытянутые на коленях руки, и стены нависают над ним, маленьким человечком, грозя раздавить его.

На третьей картине - бредущие цепочкой по земле с трещинами солдаты. Огромное солнце висит над пустыней и смотрит, как один за другим солдаты па­дают, и от последнего из них остаются кости и череп, накрытый каской, а рядом с этим черепом - единственный хилый цветок, пробившийся в безжизненной пу­стыне, под телом человека, оказавшимся удобрением для скудной земли.

Иван потом долго размышлял - откуда в подростке такое наитие?

- Давид, как твой Алик? Художником станет?

- Да нет, это он для себя. а так - очень много читает. После музыкалки со­бирается в консерваторию, уже решил для себя.

- Дорогие мои! Прошу к столу! - провозгласил Иван.

Подошёл Евсигнеев, спросил улыбаясь:

- Ваня, а с работы кто-нибудь будет?

- Да нет. Ты знаешь, нет у меня в этом окружении единомышленников! А приглашать только оттого, что он в кресле начальника, я не привык.

- Я знаю, поэтому и спрашиваю. А как там у вас Крутских? Я его на своё место рекомендовал, когда уходил в Усмань.