Да и с заводским начальством будь порасторопнее. Стань посредником между ними и мною. По родственным нашим отношениям тебе легко заставить их бояться себя. По свойственной же тебе благосклонности они несомненно будут любить тебя, а по основательности твоей — уважать. Общее требование для них, заводских: добывать побольше золота и уменьшить расходы.
Наблюдение за благосостоянием рабочих по заводам принадлежит тебе, губернатору военному, по общим законам. Но особенно принадлежит тебе надзор за ссыльнокаторжными.
Известно ли тебе, что бродягам повсюду покровительствуют крестьяне, коим выгодно употреблять тех бродяг у себя в хозяйстве. В заимках по лесам беглые всегда находили хлеб, соль, старую одежонку. Верхнеудинский исправник Беклемишев давал мне знать, что у него есть деревни, где бродяги могут жить без опаски… сеять хлеб и даже жениться. Никто их не выдает. Кое-где они уже построили для себя небольшие деревеньки.
Когда на Амур везли осадные орудия, верхнеудинские власти призывали беглых на помощь, и те сотнями выходили из лесов, помогали волочь пушки, и полиция не спрашивала ни у кого вида на жительство. Беклемишев прикидывался Михайлом Ничегонезнайкиным…
Но с тем попустительством пора и кончать. Чтобы воспрепятствовать побегам каторжников, не пора ли им класть клейма на лбу и на щеках и дать право тунгусам и бурятам стрелять в беглых?
Отпиши, что у вас слышно о Китае.
Постарайся убедить любителей легкой войны с китайцами, что ее не будет, а что если зачнем драться, то — с англичанами и насмерть.
В Петербурге я твержу великому князю, что ты со временем заступить должен на мое место. Следует тебе себя готовить, а лучший способ — это опыт, лучше опыта ничего иметь нельзя. Дело амурское никто надежнее тебя не поведет».
Всего лишь год прошел, как Муравьеву удалось убедить Александра II снабдить его, генерал-губернатора, всеми правами на ведение переговоров с китайцами. Нессельроде был посрамлен… И вот теперь опять подножка Муравьеву. Это уж от нового министра иностранных дел… Петербург надумал послать в Китай адмирала Путятина полномочным представителем правительства.
Что же Муравьеву — снова ехать в Петербург, доказывать, что он дело знает лучше? Снова убеждать царя, что с китайцами он, генерал-губернатор, сумел поставить себя так, что они его сильно побаиваются и, видя в нем распорядителя крайне энергичного, а в случае необходимости готового решиться на все, боятся его прогневать и часто помимо своего желания соглашаются с его доводами? Нет уж, хватит с него! Он махнул на все рукой и отдал приказ Карсакову готовить на всякий случай два отряда вторжения.
— Посольство Путятина ничего не даст, — заявил он Карсакову. — От ургинского амбаня-манджура получил я письмо нашему посольству. Дурно то, что никто в Петербурге не думает о возможности отказа китайцев в проезде посольства через Ургу и о том, что после того делать с китайцами. Видимо, уж мне думать за всех.
— Ваше превосходительство, — отвечал Карсаков. — Нынче же осенью я готов открыть действия двумя отрядами. Один — на Ургу, а другой — на Хайлар с форсированием Аргуни.
— Эти путятины — ей-ей! — доведут нас до войны, — загорячился Муравьев. — Да и китайские правители тоже хороши! За себя я очень сердит на китайцев. Они заставляют меня приносить самые чувствительные жертвы своими глупыми хитростями, а потом молчанием своим. Богдыхан весьма часто меняет правителей в пограничных областях. Не успеешь к одному амбаню присмотреться, глядь, новый едет.
— Боятся, что старый уже подкуплен. — Карсаков улыбнулся. — Взяточничество у них процветает.
Муравьев снова заговорил о миссии Путятина.
— Адмирал нашел неудобным заселение левого берега казаками, — сказал Карсаков. — Он считает, что это вредно отразится на его переговорах.
— Все они одним миром мазаны. Англоманы… Готовы утопить дело рук моей жизни. Во имя успеха его, Путятина, переговоров извольте уйти с Амура! Каково, а? Сколь хитро, столь и глупо. Допер до геркулесовых столбов. А еще адмирал… Да его ургинские амбани не пропустят. Поверь мне, Мишенька, вот увидишь! Не-ет, я нынче же сяду за пасьянс.
Вот так всегда. Махнул на все рукой, а через неделю не выдержал, полез спорить с Петербургом, написал великому князю Константину:
«Не могу скрыть от вашего высочества, что я не разделяю мнения о пользе посольства нашего в Пекин. Мне кажется, что в глазах западных держав настоящее спорное положение наше с китайцами на Амуре более уважительно, чем трактат с уступками, который может быть нынче заключен. Да и само заключение трактата весьма сомнительно по известному упрямству китайцев».
Письмо Николая Николаевича великому князю не проследовало и половины пути до Петербурга, как со Знаменской горы с колокольцами весело спустились кареты полномочного посла, его высокопревосходительства адмирала Ефимия Васильевича Путятина. Кортеж, наделав переполоха за каменными стенами Знаменского монастыря, проследовал без задержек к мосту через реку Ушаковку, где был встречен полусотней казаков и препровожден берегом Ангары в покои генерал-губернатора.