«Он (Сыровой. — Ред.) беспокоится за фронт. Чехи, видимо, серьезно решили не воевать… Сыровой не отрицает возможности катастрофы. Надо полностью сменять чехов…»[443]
Американский консул в Иркутске Гаррис доносил 1 декабря Лансингу:
«Может случиться, что чехи вообще откажутся от активного участия в войне против большевиков»[444]
.Убедившись в обмане, значительная часть солдат чехословацкого корпуса была готова перейти на сторону Советской власти.
«Взаимоотношения между чехами и омским правительством, — писала лондонская газета «Таймс», — становятся все более напряженными… Существуют подозрения, что часть их готова повернуть свое оружие против правительства…»[445]
Белогвардейские войска на Восточном фронте также были основательно потрепаны и стали неспособны к активным боевым действиям. Стойкое сопротивление частей Красной Армии встретили войска интервентов на советском Севере. Интервенты не смогли ни продвинуться отсюда в район Петрограда и тем более Москвы, ни прорваться на соединение с контрреволюционными войсками, наступавшими с востока.
С осени 1918 года Антанта, не прекращая укреплять свои войска и белогвардейские армии в Сибири, на Урале, Дальнем Востоке и Севере, начинает центр борьбы против Советской республики переносить с востока на юг — в районы, примыкающие к Черному морю. С поражением Германии и ее союзников — Австро-Венгрии и Турции — флоты Антанты получали свободный доступ через проливы в Черное море. Газета «Таймс», обсуждая выгоды похода на Россию с юга, писала в ноябре 1918 года:
«Сибирь и Мурманский полуостров — в лучшем случае неудобный черный ход, но когда британский флот находится в Черном море — открыта парадная дверь»[446]
.Капитуляция Турции открыла «парадную дверь». Минные поля у Дарданелл были расчищены, и крупные военные корабли интервентов получили возможность проникнуть в Черное море. Используя черноморские порты, Антанта могла теперь осуществлять в большом масштабе поставки для армий Краснова и Деникина.
17 ноября 1918 года штаб главного командования союзными армиями принял решение оказать армиям Деникина и Краснова немедленную материальную помощь путем предоставления им оружия, боеприпасов и денег. На эти армии империалисты Антанты возлагали большие надежды в своих планах усиления интервенции в Советской России.
Донская казачья армия Краснова осенью 1918 года представляла собой значительную контрреволюционную силу на юге. В ней находилось более 52 тысяч белоказаков, и она продолжала расти. На ее вооружении было 80 орудий, 270 пулеметов, 68 самолетов, 14 бронепоездов, 3 бронеавтомобиля, баллоны с удушливым газом и т. д. Командный состав Донской армии состоял из опытных, прошедших школу мировой войны офицеров и генералов. Новые офицерские кадры готовили для нее несколько военно-учебных заведений: Донской кадетский корпус, Новочеркасское казачье военное училище, Донская офицерская школа, авиационная школа и военно-фельдшерские курсы. Армия располагала большим количеством конницы, что давало ей огромное преимущество в условиях маневренной войны на равнинно-степной местности юга России.
Несколько меньшей по численности, но еще более опасной для Советской республики была «Добровольческая» армия Деникина. Ее особенностью являлось то, что она почти сплошь состояла из офицеров. В этой армии было сосредоточено наиболее контрреволюционное офицерство России. Имея в избытке опытные командные кадры, «Добровольческая» армия должна была, по планам империалистов Антанты, стать ядром для новых белогвардейских формирований.
Социальной опорой армий Краснова и Деникина было зажиточное казачество Дона, Кубани и Терека. Оно являлось главным источником пополнения армий. Положение казачества существенно отличалось от положения всего остального земледельческого населения Европейской России. Благодаря особому месту, которое занимало казачество в царской России, оно было наиболее обеспечено землей. Многие казаки сдавали свои земли в аренду или заставляли безземельных работать на них на кабальных условиях.
Помещичье землевладение занимало на Дону, Кубани и Тереке, в отличие от неказачьих районов Европейской России, сравнительно небольшое место. Поэтому того антагонизма, который существовал между крестьянством Европейской России и помещиками, не было в отношениях между казачеством и помещиками.
Зажиточное казачество неприязненно относилось к Советской власти и ее политике. Особенно враждебно встретило оно закон о земле, который отменял частную собственность на землю. Зажиточная часть казачества Дона и Кубани, отстаивая свои привилегии, поддерживала Деникина и Краснова. Хорошо подготовленное в военном отношении, казачество давало для Деникина и Краснова наибольшее число воинских формирований, которые, как подчеркивал В. И. Ленин, «полные негодования и бешенства, боролись за интересы своего класса, за восстановление власти помещиков и капиталистов»[447]
.