Уральские сказы

Старики рассказывают: бывало в долгие зимние ночи все в заводе уснут, а в Афониной избе до рассвета лучина горит — это он с сыновьями чего-нибудь мастерит.

Долго трудился Афоня, не одну провел ночь за работой, а большой самопел смастерил. Да такой! Всем на диво.

Было это весной. В Троицын день ушел Афоня в Урал вместе с сыновьями, свой самопел проверять.

— Совсем очумел. Народ в церковь идет, а он, богохульник, на дудке собрался играть. Чисто бусурман какой-то. — Это жена на него кричала. Афоня не слушал ее. Ушел.

Не успел старый звонарь дед Петруха ударить последний раз в колокол, а просвирня Авдотья деньги подсчитать — выручку от обедни, вдруг до завода звуки далекие раздались.

На небе не было ни единой тучи, а людям казалось, будто гроза в горах разыгралась. Удивился народ. Сплетницы на миру Дарья да Марья — снохи надзирателевы — тут же слух пустили:

«Быть беде. В горах нечистая сила завыла. Аль шайтан свадьбу справляет». Обе в голос кричали.

Никто и не знал, что это Афоня свой самопел проверял. Когда же дознались люди, кто в горах пел, долго смеялись над Дарьей, да Марьей. Так их и прозвали потом: одну — нечистой силой, а другую — шайтаншей.

Бывало и так. Пристанут люди к Афоне, особенно в праздник:

— Сыграй нам, Афоня, сыграй.

А Афоне только и надо. Сядет он на пенек у пруда, где всегда народ собирался, и начнет в свою дудку петь да играть. Поначалу тихонько, чуть слышно, а потом все сильней и сильней. Притихнет народ. Бередила людские сердца Афонина песня. Незаметно один начнет подпевать, за ним другой подхватит. Громче зазвучат голоса. Глядишь и могучая песня родится.

Молва до нас дошла, будто когда пели люди под дудку Афони, то казалось всем, что пели и горы. А пели люди про тяжелую долю свою, про горы родные, про девичьи слезы и любовь — птицу вольную.

Но не только за песни люди любили Афоню. Был он еще и мастер отменный: из чугуна отливал решетки, как кружева. Из железа и камня умел делать картинки — «видки». Возьмет простой лист железа и на нем из камня такой видок смастерит — одно загляденье.

Недаром целыми днями пропадали заводские парнишки в горах, на пруду — все для Афони камешки нужные собирали: гальку, сердолики, бирюзу и мрамор.

Удивлялись люди этим картинкам-видкам: на одной и той же картинке осень и весна. Прямо будешь смотреть на видок, весну увидишь — бирюзовый цвет неба, полевые цветы и зеленый убор из лесов на горах, а чуть обойдешь в сторону и посмотришь сбоку — увидишь хмурое небо, темные горы и лес, а над заводом осенний дождь занавеской повиснет.

Особенно один видок запомнился людям: зимний вечер в заводе. Домна, пруд и горы — все покрыто снегом. В окнах домов прозрачный сердолик, красного цвета, огоньком сверкал, а небо и снег одного цвета, как бывает всегда в зимние сумерки перед ночью. Позади картинки Афоня приладил колеско. Повернешь его и видок менялся. С колокольни звон раздавался. Картинка была вся в пол-аршина, но нелегко было на ней разглядеть, где и как камни с железом срослись. Ловко Афоня камешки породнил, а в железо огонек вложил.

Люди про этот видок много говорили. Афоня думу заветную берег: сделать хотел такой видок, чтобы лето на нем показать. Птицы чтоб пели и волна на пруду колыхалась.

Но не довелось ему сделать картинки такой, страшное дело с ним приключилось. Погиб несчастный Афоня — песельник чудный, умелец отменный. Не буду вперед я забегать, расскажу все по порядку:

В то время старшим щегерем в заводе был Беспалов Игнатий — его «коростой» называли за то, что он всегда появлялся там, где его видеть люди совсем не хотели.

Другие прозывали его «пятистенник»: родился он, сказывал его еще дед, не с одним теменем, а сразу с двумя. В малолетстве парнишки так и кричали ему: «Игнатка — «пятистенголова».

Хитрущий был Игнатий мужичонка. С виду совсем немудрящий: ростом сам не велик, а руки длиннущие, мочалкой борода, а нос пуговкой. Голова — что чугунный котел, а в голове зло, да корысть.

Умел Игнатка усладить, да умаслить, кого хотел, а потом в дугу согнуть. Рабочих обсчитывал так ловко — одна страсть. Концов не найдешь, ежели искать пойдешь.

Не прошло и двух лет, как он из надзирателей в щегеря попал и такой кондовый домище сгрохал — что хоромы твои. Выходит не зря рабочие про него побасенку сложили: «Рабочему копейку, а щегерю рупь».

Как-то раз пронюхал Игнатка о картинках Афони. Сразу смекнул, что за видочки те много получить можно. Тут же доложил он управителю о картинках Афони, а сам про себя задумал отобрать видочки у него, продать, а потом с завода сбежать…

Давно он зуб имел на Афоню. Невзлюбил его Игнатка за то, что один раз он, Игнатка, слушал из-за угла, о чем толкуют рабочие люди. Слышит, как кузнецы, а больше всех Афоня, бога, да господ ругали. Не вытерпел Игнатка, вбежал в кузню и давай на Афоню грозиться. А Афоня как крикнет что было духу:

— Отвяжись смола, чего пристал. Правду люди про тебя говорят, что ты хуже коросты. Короста и есть.

— А ты ее отмочи, — шумели кругом парни.