Урания

Две молодых брюнетки в библиотеке мужатой из них, что прекрасней. Два молодых оваласталкиваются над книгой в сумерках, точно Музаобъясняет Судьбе то, что надиктовала.Шорох старой бумаги, красного крепдешина,воздух пропитан лавандой и цикламеном.Перемена прически; и локоть — на миг — вершина,привыкшая к ветреным переменам.О, коричневый глаз впитывает без усилиймебель того же цвета, штору, плоды граната.Он и зорче, он и нежней, чем синий.Но синему — ничего не надо!Синий всегда готов отличить владельца

от товаров, брошенных вперемежку(т. е. время — от жизни), дабы в него вглядеться.Так орел стремится вглядеться в решку.

V

Звуки рояля в часы обеденного перерыва.Тишина уснувшего переулкаобрастает бемолью, как чешуею рыба,и коричневая штукатуркадышит, хлопая жаброй, прелымвоздухом августа, и в горячейполости горла холодным перломперекатывается Гораций.Я не воздвиг уходящей к тучамкаменной вещи для их острастки.

О своем — и о любом — грядущемя узнал у буквы, у черной краски.Так задремывают в обнимкус «лейкой», чтоб, преломляя в линзесны, себя опознать по снимку,очнувшись в более длинной жизни.

VI

Обними чистый воздух, а ля ветви местных пиний:в пальцах — не больше, чем на стекле, на тюле.Но и птичка из туч вниз не вернется синей,да и сами мы вряд ли боги в миниатюре.Оттого мы и счастливы, что мы ничтожны. Дали,выси и проч. брезгают гладью кожи.

Тело обратно пространству, как ни крути педали.И несчастны мы, видимо, оттого же.Привались лучше к кортику, скинь бахилы,сквозь рубашку стена холодит предплечье;и смотри, как солнце садится в сады и виллы,как вода, наставница красноречья,льется из ржавых скважин, не повторяяничего, кроме нимфы, дующей в окарину,кроме того, что она — сыраяи превращает лицо в руину.

VII

В этих узких улицах, где громоздкадаже мысль о себе, в этом клубке извилинпрекратившего думать о мире мозга,

где то взвинчен, то обессилен,переставляешь на площадях ботинкиот фонтана к фонтану, от церкви к церкви— так иголка шаркает по пластинке,забывая остановиться в центре, —можно смириться с невзрачной дробьюостающейся жизни, с влеченьем прошлойжизни к законченности, к подобьюцелого. Звук, из земли подошвойизвлекаемый — ария их союза,серенада, которую время ононапевает грядущему. Это и есть Карузодля собаки, сбежавшей от граммофона.

VIII