Урки и мурки играют в жмурки. Отвязный детектив.

Жил Ермишин когда-то в одном дворе с Костановыми. Помнил Костиного деда — Григория Константиновича. Приятельствовал с отцом нынешнего следователя, Константином Григорьевичем. Между отсидками возился с маленьким Костенькой. Затем — с юным Костиком. Потом рассказывал тюремные байки молодому студенту Константину. Дядю Гришу провожал в последний путь лично, ещё мальцом. А вот Костиного отца не довелось: Ермишин, в уголовных кругах уже Коля Тайга — валил тогда лес на далёком Севере.

В конце концов жизнь снова пересекла дороги Кости Костанова и Николая Ермишина. Молодому «следаку» на стол легло дело о тройном убийстве, в котором фигурировал Коля Тайга. Костя сумел доказать невиновность бывшего соседа. А затем пристроил его на работу в автопарке.

Между делом Николай Павлович стал захаживать в городской шахматный клуб: на зоне он оттачивал своё мастерство в компании опытных игроков и вообще имел к этому делу природную склонность. Сильных шахматистов в арестантском сообществе ценят. Ещё бы: «шпилят» здесь в основном «под интерес». Даже в карцере любимым занятием Тайги была либо игра с самим собой, либо решение шахматных этюдов. Тем паче слепить фигурки из хлебного мякиша — не проблема. У сидельцев этот народный промысел развит со времён царской «крытки».

На воле Ермишин вскоре стал одним из сильнейших шахматистов города. Потом «взял» областной турнир. Затем отличился на всероссийском. Кончилось тем, что в клубе ему доверили обучать индийским премудростям подрастающее поколение. Работа не прибыльная, но Тайга на этот счёт не особо переживал. Когда появлялась нужда, шёл в бильярдную или в парк на скамейки, где в шахматы, нарды и шашки народ резался на деньги. Заработок стабильный и верный.

— Тепло, Костя, — прищурился Николай Павлович, как сытый кот, и расплылся в довольной улыбке, отчего сухое лицо его потрескалось крупными и мелкими морщинами. — В этом году апрель, как никогда.

— А в Москве дубняк, — сообщил следак. — И слякоть.

— Вот и славно, — рот дяди Коли ещё более растёкся к ушам. — Не люблю я их, московских… Ну, излагай свою печаль.

Костя изложил печаль насчёт кекса и левого чириканья. Ермишин не раз выручал его. Не только растолковывал непонятные блатные словечки, но и давал дельные советы, консультировал о делах в криминальных кругах Паханска. Хотя Тайга уже давно отошёл от промыслов уголовных, но добрые связи в этом мире всегда поддерживал. «Бывших жуликов не бывает», — философски говаривал он.

— Насчёт кекса не ведаю, — честно признался дядя Коля, выслушав рассказ Кости. — А налево… Вот говорят — налево строгать. Это значит — лапшу вешать, порожняки гнать. Врать, короче. А «налево стругануть» — это блевануть, если на русском литературном наречии. Жмурик ваш не оставил там, по ходу, своё рыголетто?

— Нет вроде, — наморшил лоб Костя. — Семён Давидыч всё кругом вынюхал.

— Давыдыч — это кто? — поинтересовался Ермишин.

— Эксперт-криминалист, — ответил следователь.

— Понятно, — кивнул Коля Тайга. — А трупик ваш, значит, из уголовного сословия?

— Из него самого, — подтвердил Костя. — Кстати, вы никакого Бушуева Николая не знаете? Пятьдесят второго года рождения, погоняло «Лешак».

— Бушуева? — задумался Тайга. — Не, такого не припомню.

— А в Усольске не сидели? — продолжал пытать Костанов.

— В «Белом лебеде»? Господь миловал.

— Нет, ещё в семьдесят четвёртом, — уточнил Костя. — «Белый лебедь» позже появился. Да и в Соликамске он, а не в Усольске.

«Белым лебедем» в уголовном мире прозвали самую жуткую «крытку» России, ко-торая появилась в городе Соликамске Пермской области. Говорят, название родилось по-тому, что тюрьма эта построена из белого кирпича, а воры здесь вынуждены петь свою лебединую песню. Идею создания отдельной тюрьмы для «исправления» и «перевоспитания» преступных авторитетов (особенно «законных воров») подал в конце 70-х годов прошлого века некто Василий Снырцев, позже получивший генеральские звёзды за то, что эту сказку сделал былью. В 1980-м «профилактический центр» заработал на полную катушку, как заправская мясорубка, перемалывая строптивых арестантов. Зэки лишались всех прав и льгот, «ментовский беспредел» достиг немыслимых размеров. Ходили слухи, что именно здесь покончил с жизнью знаменитый Вася Бриллиант, когда его хотели бросить в камеру к «пидорам».

Но и в «Белом лебеде» «братва» научилась жить. Навели «дороги» с волей через тех же «ментов», особенно когда горбачёвская перестройка превратила «начальничков» в нищих оборванцев и им подолгу не выплачивалось скудное жалованье. Дошло до того, что в 1992 году два подполковника продали арестанту Таранюку оружие и гранаты, а тот штурмом взял помещение камерного типа и освободил своего подельника. На пару они захватили в заложники майора начальника ПКТ и устроили в «Белом лебеде» маленькую войну, по ходу которой погибли сам Таранюк и местный прокурор, заложник попал в больницу, а второго «борца за свободу», осуждённого Шафранова, расшлёпали попозже.