Урки и мурки играют в жмурки. Отвязный детектив.

— «Шоха»? — удивился Горбач. — Ты же знаешь, мы таким барахлом не занимаемся. Но твоё счастье… Вам на когда?

— Может, тебе ещё сообщить дату и место? — огрызнулся Шашель. — На скоро, но не на завтра.

— Есть у меня экземпляр, — обнадёжил Горбач. — Вроде то, что надо. Но его только что пригнали. Сам понимаешь, номера надо перебивать, на это время уйдёт.

— О! — радостно расплылся Шашель в нежной бандитской улыбке. — Можешь ведь, когда захочешь!

— Ага! — весело поддакнул Салфеткин.

Серенькую «шестёрку» они узнали сразу, даже без сорванных номеров.

— Нашлёпку бы хоть сняли, — кивнул Шашель на заднее стекло. Там красовалась надпись готическим шрифтом — «ARSCH NICHT KISSEN!» («В зад не целовать!»)

— Снимем, — пообещал Горбач. — Какие проблемы.

— Есть проблемы, дядя Миша, — скорбным голосом усталого гробовщика произнёс Шашель. — Большие проблемы у вас, ребята. Пошли, побалакаем…

— НУ, ПСЫ, ВАШЕ СЧАСТЬЕ, — довольно потирая пухлые ручки, бросил председатель Мао Шашелю и Салфеткину, когда те доложили ему о результатах поиска. — Везёт вам. Садитесь.

Лик Шашеля инстинктивно передёрнуло. Слово «садитесь» ему активно не нравилось: он уже сиживал, и вспоминать о тех местах желания не было.

За «колючку» Саша Дудников загремел в пятнадцать лет. До того было несколько приводов по пустякам: групповые драки, кража из коммерческого ларька да ещё однажды участковый схватил за шиворот, когда пацаны возле гаражей нюхали ацетон, капнув в целлофановый пакет. А потом рыжий чёрт Валерка с общежития подбил трясти «мотылей» — пьяных мужиков чистить. Дело безопасное и весёлое. Бредёт себе алкаш навеселе, сбили его в тёмном проулке с ног, обшмонали — и дёру! Нет же, зачем-то решили этих уродов ещё и ногами буцкать. А то как-то скучно. Вот одного случайно и забили до смерти. Впаяли сто пятую, шесть годков как в копеечку. И то счастье, что дали меньше меньшего. Пришлось соплю на суде пустить.

Так что довелось Шашелю пройти и колонию для малолеток, и подняться на «взросляк». На взрослой зоне ещё туда-сюда, да и в воспитательной колонии свыкнуться можно. Зато на крытой в ожидании суда, а потом этапа — полный мрак! Как-то Толик Лапин, кореш Шашеля по малолетке, философски заметил:

— Всё как в «Божественной комедии». В следственном изоляторе — ад, на зоне — чистилище. А свобода — это рай.

Толик даже наколку себе сделал — «СЭР». Так и переводится — «Свобода — Это Рай». Ну, как для кого. Для Толика — оно конечно. Он из приличной семьи, все там культурные, умные книжки читают. И дело у Лапина интеллигентное. Собрал шарагу сопляков со своего двора, стали рэкетировать ларёчников на торговом рынке. Записки подбрасывали: мол, в такое-то время там-то вы должны оставить такую-то сумму. Если не оставите, ваш ларёк взлетит на воздух. Многие не верили. И зря. Толик — парнишка грамотный, достал где-то «Поваренную книгу анархиста», там толком описано, как взрывчатку смастырить. Попробовали на чебуречной — получилось. Потом ещё парочку точек тряхнули. Правда, одному хачику ногу оторвало: не вовремя заночевал в своём ларьке. Повязали ребятишек без проблем — когда они «куклу» из меченых «бабок» брали.

В хате СИЗО Толик канал за авторитета, хотя с виду щуплый и застенчивый. Но даже самая отмороженная ребятня его боялась. Мало ли что — или отравит, или нашепчет чего, у обидчика рожа раздуется и зубы повыпадают. Нагнать жути Толик умел. К тому же тискал такие рОманы за пиратов и космических пришельцев, что лопоухая братва только слюни подбирала.

Короче, Шашелю повезло, что он себе оторвал такого кента. Во всяком случае, «прописка» в хате прошла для него быстро и безболезненно. Не каждому такое выпадает. Вообще-то во взрослой камере никакие прописки не хляют. Зато у дурней школьного возраста они — главное развлечение. Состоит «прописка» из разных проверок. Ну, для начала хотя бы нужно знать «феню» — тюремный язык. Много не требуется, потому как «старожилы» камеры сами не слишком в этой «фене» разбираются. Спрашивают в основном названия предметов и вещей, которые находятся вокруг. Понятно, что «решку», «шконарь» или «шлюмку» (решётка, нары, миска) знает любой новичок (его называют «нулевой»). А вот что такое, скажем, «заёб», «светланка», «танюшка», «голубятня», «удав», «бульбулятор»? Не ответишь — схлопочешь «макаронину» по затылку или «морковку» узлом мокрого полотенца. И это в лучшем случае. Правда, «нулю» даётся время, чтобы выучить непонятные слова, которые на поверку оказываются спинкой кровати, умывальником, пепельницей, вешалкой, трубой, кипятильником и так далее. Но попробуй всё это запомни с непривычки!

Или, к примеру, разные «масти», которые у малолеток в основном «форшмачные», то есть позорные: «директоры», «шоколадники», «плотники», «писари», «радисты»… И вспоминать не хочется. Всё повязано с пенисом, говном, мочой, соплями и прочими прелестями. А знать надо!