Усадьба (СИ)

– Нет, что вы! – поспешила заверить меня мачеха Натали, сейчас выражение ее лица было куда более располагающим. – Но мне заранее придется извиниться за сцены, свидетелем которых вы обязательно станете. В этой семье не все гладко, как вы заметили.

Видит Бог, мне влезать в их семейные дрязги вовсе не хотелось. А тем более не хотелось, чтобы madame Эйвазова видела во мне соратницу в борьбе с домочадцами. Но, судя по всему, этой участи мне было не избежать.

– Я вижу, что вы более воспитаны, чем моя падчерица, Лида… вы позволите мне вас так называть?

Я не сразу нашлась, что ответить, поскольку никто и никогда меня Лидой не называл. Я знаю, что мое имя – Лидия – не самое типичное для француженки: мама рассказывала, что назвала меня так в честь моей бабушки Лидии Клермон, которая была протестанткой. Лидией Клермон звалась и я, пока жила с родителями, а прибыв в Россию, получила фамилию Тальянова, потому что это якобы была девичья фамилия моей матушки, которая, как сказал Платон Алексеевич, была русской. Я в это не верила, но моего мнения никто не спрашивал.

Но с фамилией новой я уже свыклась, а вот то, что имя мое начали коверкать на русский лад, было для меня в новинку.

Лизавета Тихоновна, верно, заметила мое замешательство:

– Я совсем вас заговорила… должно быть, вы устали с дороги? Позвольте, я вас провожу в вашу комнату?

Позволять мне не хотелось, тем более что лакей уже явился, но и отказать было бы невежливо.

Как я предполагала, Лизавета Тихоновна, шагая впереди меня, не молчала в дороге. Но, как ни странно, порочить Васю или Натали не спешила.

– Это очень старый дом, – рассказывала она, любовно дотрагиваясь до перил парадной лестницы, – построен еще в начале века, и хозяева очень берегли его. Максиму Петровичу, моему мужу, он достался в целости и сохранности. Вы еще не видели здешний парк? Право, нет места красивее.

– Вижу, вы очень любите этот дом?

– Конечно, люблю. Я, видите ли, сирота, – Лизавета Тихоновна, остановившись у одной из дверей, обернулась ко мне, – родители мои погибли очень рано, и своего дома у меня никогда не было. Этот первый.

Она горько улыбнулась, и в этот момент мне стало остро жаль эту женщину, одинокую в собственном доме и никем не любимую. Дай Бог, если хоть муж ее любит. А быть может, я просто увидела в ней родственную душу – я ведь сирота, как и она.

Глава III

Комната, что мне отвели, была очень милой: затянутые синим стены, кровать с синим же покрывалом, которая показалась мне просто огромной, бюро у окна и мой потрепанный чемодан с одеждой у самых дверей. А в углу комнаты внушительных размеров иконостас, на который я взглянула лишь мельком и предпочла скорее отвести взгляд.

Миловидная тоненькая девушка с белокурой косой через плечо заканчивала стелить постель, когда я вошла. Увидев меня, она тотчас заулыбалась и обратилась ко мне по-русски:

– Ох, и погодка сегодня не заладилась, – с трудом разобрала я русскую простонародную речь. – Верно, устали с дороги? Чайку принести?

– Чайку? – повторила я, делая ударение на первый слог и вспоминая, что «чайка» – это такая птица по-русски.

Я совершенно не понимала, что она от меня хочет: при чем здесь чайки?

– Благодарю, – с улыбкой ответила я. Натали меня учила, что когда я чего-то не понимаю, нужно сказать это универсальное слово, и все будет хорошо.

Девица, закончив с постелью, подошла ко мне.

– Меня зовут Даша, – произнесла она громко и по слогам.

Видимо, в первый раз я все же ответила невпопад, и она тут же распознала во мне иностранку. Но эту ее фразу я поняла.

– Лиди, – представилась я в ответ, взяла ее за руку и дружески пожала.

Горничная по имени Даша посмотрела на меня немного странно, потом сделала книксен и молча вышла.

Оставшись одна, я навзничь упала на постель, потому что действительно очень устала. И еще я подумала, что надобно мне вспоминать русскую словесность – единственную дисциплину в Смольном, которая совершенно мне не давалась. Иначе я даже чаю у местных горничных не смогу попросить.

* * *

Я проснулась резко и сперва даже не поняла отчего. Вокруг висела густая темнота, и было тихо настолько, что мне тотчас стало не по себе. Я уже и позабыла те времена, когда у меня была отдельная комната, ведь в институте в нашей спальне жили целых восемь девочек…

И снова этот звук выдернул меня из размышлений! Как будто кошка мяукает… нет, не кошка. Это же детский плач! Через мгновение я уже не сомневалась, что это ребенок – только откуда он здесь? Натали непременно рассказала бы мне, если бы у нее родился брат или сестра. Может, это у горничных?

Я решила не думать об этом, а отвернулась к стене и с головой накрылась одеялом. Не помогало. Напротив, этот ребенок плакал, казалось, еще громче, как будто у меня над ухом. Минуты через три, когда я поняла, что этот плач разогнал остатки сна, я откинула одеяло, нащупала в темноте свечу и зажгла ее.