Ущелье дьявола

«… Все мое богатство принадлежит тебе, мой милый и славный брат. У меня нет других детей, кроме твоего сына Юлиуса. Прими же меня в половинные расходы по исполнению того подарка, который ты ему делаешь. Присоединяю к моему письму вексель на 500 тысяч талеров на банкирский дом Браубаха во Франкфурте. Если этого не хватит, то, в случае надобности, кредитуйся на мое имя, известив меня об этом за месяц.

Я горд и счастлив, Вильгельм, что могу со своей стороны внести материальный вклад в усиление блеска и процветания нашего дома. Таким образом мы с избытком выполним мечты нашего отца. Правда, мне удалось внести в нашу семью только богатство, тогда, как ты сделал ее знаменитой.

Ты говоришь, что мне пора бы отдохнуть, я и в самом деле чувствую, что утомился. Через год я приведу в порядок все мои дела и затем ликвидирую их. Полагаю, что все мое имущество доставит нам не меньше пяти миллионов. Этого достаточно, я полагаю? Если ты ответишь мне, что этого достаточно, то через год я вернусь в нашу старую Европу, в нашу старую Германию. Припаси и для меня уголок в этом замке, который ты строишь. Мне не хотелось бы умереть, не обняв тебя, не обняв Юлиуса…»

— Милый дядя! — воскликнул Юлиус. — Как мы все будем рады ему!

— Как видишь, Юлиус, благодаря ему я мог добыть тебе этот майорат и довести до конца постройку замка…

— Где мы будем жить, как древние бурграфы, в особенности при таком-то богатстве, — весело перебил его Юлиус. — В случае надобности мы можем собрать целое войско, расставить его по стенам и выдерживать осаду неприятеля.

— Ты не смейся! — сказал барон. — Враг у нас есть, и против него этот замок и выстроен.

— Как! У нас есть враг? Какой враг?

— Самуил Гельб!

— Самуил Гельб? — со смехом переспросил Юлиус.

— Повторяю тебе, что я говорю совершенно серьезно, — возразил барон.

— Что вы этим хотите сказать, папа?

— Ты уверил меня, Юлиус, что здесь тебе будет не о чем жалеть и нечего больше желать. Именно в надежде на это я и устроил тебе этот замок. Я хотел сделать твою жизнь столь счастливой и столь полной, чтобы ты не ощущал надобности ни в ком. Успокой меня, скажи мне, что я достиг своей цели, пообещай мне, что ты не будешь видеться с Самуилом.

Юлиус хранил молчание. Как ни почитал он своего отца, как ни была нежна его сыновняя любовь, он все же почувствовал себя в душе униженным и оскорбленным таким требованием.

Неужели отец все еще считал его ребенком и до такой степени опасался пагубного влияния на него чужой воли? Самуил был добрый товарищ, человек умный, ученый, пылкий. В самые светлые моменты своего свадебного путешествия Юлиус по временам смутно ощущал, что ему для полноты счастья не достает Самуила. Уж если кто из них провинился перед другим, то уж никак не Самуил. Ведь он женился, даже не подумав предупредить об этом старого друга. А кто уехал тайком, чуть не бежал, и не подавал о себе целый год никаких вестей?

— Ты не отвечаешь мне? — сказал барон.

— Но послушай, папа, — ответил, наконец, Юлиус, — какой же предлог мне придумать, чтобы закрыть дверь своего дома перед другом детства, которому я могу поставить в упрек разве только кое-какие странные теории и мнения?

— Тебе не придется перед ним закрывать дверь, Юлиус. Просто-напросто не пиши ему ничего и не зови его, вот все, о чем я тебя прошу. Самуил горд, он сам не придет. Вот уже год прошел с тех пор, как я получил от него очень дерзкое письмо, и с тех пор о нем нет ни слуху, ни духу.

— Наконец, допустим, — продолжал Юлиус, — что я буду встречаться с ним. Какой же вред это может мне нанести? Ведь я не семилетний мальчик, чтобы слепо следовать за другим. Как бы ни был нехорош Самуил, я в таком возрасте, что могу уже и сам различать в нем дурное от хорошего.

Барон торжественно возразил на это: