Успех

Зеленый от злости, Кленк помчался к Кутцнеру. Он твердо знал — такое стечение обстоятельств больше не повторится. Если «истинные германцы» не нанесут удара сейчас, не воспользуются для этого освящением знамен, тогда, можно считать, им крышка. Флаухер неспроста так обнаглел — в Рурской области, несомненно, идет какая-то закулисная возня. Он вспомнил тестообразную рожу Пятого евангелиста и снова затрясся от бешенства. Уже тогда, глядя на его физиономию, он понял, что этот тип их облапошит. Утонченный промышленный магнат собирался использовать «патриотов», как некогда римский полководец использовал быков: приказал привязать им горящие пучки соломы под хвосты, чтобы они ринулись вперед и распугали врагов. Но если сейчас спустить «патриотов» с привязи, они, надо думать, ринутся совсем не в том направлении, которое угодно владыкам Рура. И тех, надо думать, ожидает тогда большой сюрприз. И еще неизвестно, господин хороший, кто тогда останется в дураках.

Все так. Но для этого необходима мелочь: немедленный и решительный удар. Распроклятый Кутцнер! Днем и ночью он готов был драть глотку. А когда дошло до дела, захлопнул пасть и наложил в штаны. Теперь, теперь время драть глотку. Даром ему, что ли, деньги платят, даром он, что ли, фюрером считается? Он вошел к Кутцнеру, начиненный злобой.

Но тот заартачился с не меньшей злобой. Весь свой позор, всю горечь унижения перед Флаухером он с истерической яростью обрушил сейчас на Кленка. Он был столь же тверд в своей штабквартире на Шеллингштрассе, как раболепен на Променадеплац перед лицом противника. Кленк стал грозить, что нанесет удар на свой страх и риск. Кутцнер только рассмеялся: кто-кто, а он-то знает, что без него партия сразу скиснет. Кленк заявил, что немедленно прекратит работать на партию. Кутцнер пожал плечами. Но все же стал урезонивать Кленка. К этой угрозе он отнесся серьезно. Кутцнер уважал Кленка и не хотел его терять. Он просил, угрожал, умолял. Говорил, что все руководители партии единодушно считают нынешний момент неподходящим для выступления; даже генерал Феземан согласен на отсрочку. Но Кленк не был согласен. Заявляя, что перестанет работать на партию, он не просто пугал Кутцнера. Кленк потерял веру в успех. На этого жалкого истерика нельзя положиться. Он решил уехать в Берхтольдсцель. Значит, все единодушно стоят за то, чтобы отложить выступление? Что ж, откладывайте, только он, Кленк, умывает руки.

— Quod Siculis placuit, sola Sperlinga negavit[9], — мрачно пробасил он. А так как Кутцнер не был знатоком ни латыни, ни истории, Кленк перевел ему цитату и рассказал, что от участия в Сицилийской вечерне отказался один-единственный городишко Сперлинга; с тех пор в его гербе красуется эта латинская надпись.

В тот же день Кленк укатил в Берхтольдсцель. Хотя Кутцнер и решил отложить день освобождения, отбоя он пока что не бил, собираясь в день освящения знамен устроить нечто вроде генеральной репетиции.

В этот день город с утра пришел в великое волнение. По сигналу тревоги был поднят на ноги 1-й полк «патриотов» численностью около десяти тысяч человек. Пришли в движение отряды «истинных германцев», вооруженные ручными гранатами, пулеметные расчеты, заработал беспроволочный телеграф, приготовились к вылету самолеты. Батарея легких двенадцатисантиметровых полевых гаубиц взяла на прицел пункты, где обычно собирались рабочие. Отряды «патриотов» патрулировали чуть ли не все улицы. Один из таких отрядов, около трех тысяч человек, стоял в полной боевой готовности в Английском саду, неподалеку от увеселительного заведения «Тиволи». Главные силы «патриотов» с утра начали наступление на Обервизенфельд. Еще не было восьми, а они уже овладели батареями и пулеметами мюнхенского рейхсвера, которые были сданы им без всякого сопротивления.

Но баварские власти знали не хуже, чем руководители партии «истинных германцев», что все это — пустое времяпрепровождение, ребяческая потеха. Правительство заранее вызвало иногородние воинские силы. Они охраняли общественные здания, они окружили Обервизенфельд, отрезав его от города и оставив единственный путь отступления — к Вюрмканалу. Начиная с восьми утра мюнхенский рейхсвер также прекратил сдачу оружия «патриотам». Полиция конфисковала пушку, переправленную в Мюнхен Оберландским добровольческим корпусом, стоявшим в Тельце. Боевое орудие выглядело довольно комично во дворе полицейского участка на Этштрассе, где его недоуменно разглядывали зеваки.