Устал рождаться и умирать

Остальные рыскали по загонам в поисках еды, другие лениво вернулись в свои и улеглись в грязь, ожидая, когда придут люди и накормят.

А я с этой самочкой направился на юго-восток. Земля мягкая, ступишь и проваливаешься по колено. За нами оставались четыре дорожки глубоких следов. Когда мы добрались до глубокой, в несколько чжанов, канавы, я спросил:

— Тебя как звать-то?

— Сяо Хуа — Цветочек меня кличут, Великий Вождь.

— И чего это тебя так величают?

— А у меня на брюхе узор в два чёрных цветочка, Великий Вождь.

— Ты из Имэншани, Сяо Хуа?

— Нет, Великий Вождь.

— Если не из Имэншани, то откуда?

— А я точно и не знаю, Великий Вождь.

— Никто не пошёл за мной, а ты почему пошла?

— Преклоняюсь перед тобой, Великий Вождь.

Глядя на эту наивную, безхитростную хрюшку, я был тронут и опечален. В знак дружбы я ткнулся ей в брюхо губами:

— Хорошо, Сяо Хуа, теперь мы сбросили владычество людей и обрели свободу, как наши предки. Но впредь придётся, как говорится, питаться ветром и спать на росе, переносить всяческие тяготы, и если ты уже жалеешь, то не поздно отказаться.

— Я не жалею, Великий Вождь, — твёрдо заявила Сяо Хуа.

— Ну что ж, прекрасно, Сяо Хуа, а плавать ты умеешь?

— Да, Великий Вождь, умею.

— Отлично!

Я похлопал её по заду и первым прыгнул в канаву. Тёплая вода в канаве мягко обволакивала, плыть было приятно. Изначально я планировал переплыть канаву, которая казалась непроточной, и идти дальше по суше, но потом передумал. Очутившись в воде, я понял, что она течёт на север со скоростью примерно пять метров в минуту. Там, на севере, — Великий канал, по которому правительство маньчжурской династии Цин перевозило зерно. Туда и течёт эта канава. По каналу до сих пор ходят деревянные барки, перевозившие деревья с плодами личжи для императорских жён и наложниц. По берегам когда-то шли бурлаки и тянули бечеву, согнувшись в три погибели и выпучив глаза, железные мышцы на ногах напряжены, ручьями катится пот. «Где угнетение, там и бунт», — как сказал Мао Цзэдун. «Тысячи положений марксизма, в конце концов, сводятся к одному: „Бунт — дело правое!“» Это тоже его слова. Плыть в этой тёплой канаве одно удовольствие. Держишься на плаву, а тебя несёт течением. А стоит слегка подвигать передними ногами, кажется, что устремляешься вперёд как акула. Я оглянулся на малышку Сяо Хуа — она следовала вплотную за мной, старательно суча ножками. Голова задрана, глаза горят, из ноздрей с шумом вырывается дыхание.

— Ну как ты, Сяо Хуа?

— Великий… Вождь… Ничего… — Пока она отвечала, нос ушёл под воду, она зафыркала и бестолково замолотила ногами.

Я просунул переднюю ногу ей под живот и легонько подтолкнул вверх, чтобы большая часть тела оказалась над поверхностью.

— Молодец, малышка. Мы, свиньи, — прирождённые пловцы, главное, не волнуйся. Чтобы эти гадкие люди не обнаружили наши следы, я решил, что будем двигаться не посуху, а по воде. Выдюжишь?

— Выдюжу, Великий Вождь… — задыхаясь, выдавила Сяо Хуа.

— Ладно, давай-ка забирайся ко мне на спину! — скомандовал я. Но она отказалась, показывая, что у неё ещё есть силы. Тогда я поднырнул и всплыл уже с ней на спине. — Держись крепко и не отпускай, что бы ни случилось!

Так, с Сяо Хуа на спине, я миновал восточный край свинофермы и выплыл в Великий канал, в бурные волны, которые он катил на восток. На западном краю неба пылающие на закате облака принимали самые разные формы и цвета, представая то синим драконом, то белым тигром, то львом, то дикой собакой. Через их просветы прорывались лучи вечерней зари, и вода ослепительно сияла. На берегах виднелись размывы, уровень воды заметно упал, с обеих сторон дамбы образовались отмели, где густо разросся рыжебородый ивняк. Гибкие ветви клонились на восток, открывая следы, оставленные стремительным течением. На ветвях и на листьях оставались целые слои песка. Вода отступила, но как и во время подъёма чувствовался напор разлива — колоссальная мощь, аж дух захватывает. Особенно когда канал долго сияет под пылающими облаками, его бескрайность просто не поддаётся воображению, это нужно видеть своими глазами!