Читаем Устал рождаться и умирать полностью

Говорю тебе, Цзефан, моё тогдашнее — как свиньи — путешествие по Великому каналу — великий подвиг, которому нет равных в истории Гаоми. Ты, негодник, был тогда выше по течению, на другом берегу канала. Вы тоже все на дамбе работали, пытаясь уберечь ещё не затопленное водой. А я с Цветочком на спине плыл по течению на восток, испытывая на себе величие танской поэзии. «Там, где волны бушуют»,[218] волны гнались за нами, мы убегали от них, а они спешили одна вослед другой. О Великий канал, какая мощь заключена в тебе! Ты несёшь песок и ил, смываешь посевы кукурузы, гаоляна, стебли батата, выворачиваешь с корнем большие деревья и несёшь всё это безвозвратно в Восточное море. В зарослях тамариска на твоих берегах осталось множество дохлых свиней с нашей фермы, они вздуваются там и гниют, разнося вокруг отвратительную вонь. При виде их я ещё больше проникся пониманием того, плывя с Сяо Хуа по течению, мы преодолели свинское состояние, избежали эпидемии, и что мы вне уже завершившейся эпохи Мао Цзэдуна.

В «Записках о свиноводстве» Мо Янь так пишет о тушах свиней, сброшенных в реку:


Более тысячи голов дохлых свиней со свинофермы «Абрикосовый сад» плыли ряд за рядом: они гнили, разбухали, лопались, их пожирали личинки, разрывали на куски рыбы, а они плыли и плыли по течению, пока наконец не исчезли в безбрежных просторах Восточного моря, где их проглотили, где они растворились, превратились в самые разные частицы великого и превечного круговорота материи.


Неплохо написал, паршивец, ничего не скажешь. Одну только возможность упустил. Случись ему увидеть, как я, Шестнадцатый, Царь свиней, с Сяо Хуа на спине плыву в тускло-золотом потоке, а за нами гонятся волны — вот тогда он не смерть живописал бы, а жизнь, превозносил бы нас, воспел бы хвалу мне! Я и есть жизненная сила, я — страсть, я — свобода, я — любовь, я — самое прекрасное, самое поразительное проявление жизни на земле.

Мы плыли по течению, лицом к луне шестнадцатого дня восьмого месяца. Она совсем иная, не такая, что светила вечером на твоей свадьбе. Тогда она опустилась с небес, а тут вынырнула из воды. Тучная и налитая, но кроваво-красная, она показалась, словно из мрачных глубин космоса, как заливающийся плачем новорождённый младенец, весь в крови, от которой изменила свой цвет река. Та луна, нежная и печальная, пришла на вашу свадьбу, а эта, скорбная и унылая, явилась на кончину Мао Цзэдуна. Мы видели, как он сидит на ней — под его грузным телом луна сделалась овальной, — на плечах красный флаг, в пальцах сигарета, тяжёлая голова чуть приподнята, выражение лица задумчивое.

Я плыл с Сяо Хуа на спине вдогонку за луной, вдогонку за Мао Цзэдуном. Мы хотели подобраться поближе, чтобы поотчетливее разглядеть его лицо. Мы продвигались вперёд, но луна отступала, и как я ни старался грести изо всех сил, стремительно скользя по воде, как торпеда, расстояние между нами оставалось прежним. Сяо Хуа лупила меня ногами по брюху, как скаковую лошадь, и знай покрикивала: «А ну, прибавь!»

Тут я обнаружил, что за луной гонимся не только мы с Сяо Хуа. В этой реке водились стаи карпов с золотистыми плавниками, угри с зеленоватой спинкой, большие черепахи с круглыми панцирями… И многие из этих водных обитателей пустились в погоню. Карпы то и дело выскакивали из воды, поблёскивая в лунном свете приплюснутыми телами, как драгоценные камни. Угри извивались у поверхности серебристыми змейками, будто скользя по льду. Черепахи лишь кажутся неуклюжими, плавучесть плоского тела вкупе с пружинистым околопанцирным фартуком, а также мясистые перепонки на конечностях, которыми они с силой отталкиваются от воды, позволяют им быстро скользить, как судам на воздушной подушке. Пару раз мне даже показалось, что красные карпы долетели до луны и упали рядом с Мао Цзэдуном. Но, присмотревшись, я понял, что обманулся. И как водные обитатели ни проявляли каждый свои способности и сильные стороны в этой погоне, расстояние от них до луны ничуть не менялось.

Мы плыли дальше. По обоим берегам в зарослях тамариска, которые совсем недавно были под водой, мириады светлячков зажгли зелёные фонарики, и эти огоньки перекатывались, словно по обе стороны красного потока реки над поверхностью воды текли ещё две речки зелёного цвета. Это тоже чудо, которое редко кому удаётся увидеть, жаль, паршивца Мо Яня не было рядом.

Перейти на страницу:

Все книги серии Библиотека китайской литературы

Устал рождаться и умирать
Устал рождаться и умирать

Р' книге «Устал рождаться и умирать» выдающийся китайский романист современности Мо Янь продолжает СЃРІРѕС' грандиозное летописание истории Китая XX века, уникальным образом сочетая грубый натурализм и высокую трагичность, хлёсткую политическую сатиру и волшебный вымысел редкой художественной красоты.Р'Рѕ время земельной реформы 1950 года расстреляли невинного человека — с работящими руками, сильной волей, добрым сердцем и незапятнанным прошлым. Гордую душу, вознегодовавшую на СЃРІРѕРёС… СѓР±РёР№С†, не РїСЂРёРјСѓС' в преисподнюю — и герой вновь и вновь возвратится в мир, в разных обличиях будет ненавидеть и любить, драться до кровавых ран за свою правду, любоваться в лунном свете цветением абрикоса…Творчество выдающегося китайского романиста наших дней Мо Яня (СЂРѕРґ. 1955) — новое, оригинальное слово в бесконечном полилоге, именуемом РјРёСЂРѕРІРѕР№ литературой.Знакомя европейского читателя с богатейшей и во многом заповедной культурой Китая, Мо Янь одновременно разрушает стереотипы о ней. Следование традиции классического китайского романа оборачивается причудливым сплавом СЌРїРѕСЃР°, волшебной сказки, вымысла и реальности, новаторским сочетанием смелой, а РїРѕСЂРѕР№ и пугающей, реалистической образности и тончайшего лиризма.Роман «Устал рождаться и умирать», неоднократно признававшийся лучшим произведением писателя, был удостоен премии Ньюмена по китайской литературе.Мо Янь рекомендует в первую очередь эту книгу для знакомства со СЃРІРѕРёРј творчеством: в ней затронуты основные РІРѕРїСЂРѕСЃС‹ китайской истории и действительности, задействованы многие сюрреалистические приёмы и достигнута максимальная СЃРІРѕР±РѕРґР° письма, когда автор излагает СЃРІРѕРё идеи «от сердца».Написанный за сорок три (!) дня, роман, по собственному признанию Мо Яня, существовал в его сознании в течение РјРЅРѕРіРёС… десятилетий.РњС‹ живём в истории… Р'СЃСЏ реальность — это продолжение истории.Мо Янь«16+В» Р

Мо Янь

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза

Похожие книги

Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее
Антон Райзер
Антон Райзер

Карл Филипп Мориц (1756–1793) – один из ключевых авторов немецкого Просвещения, зачинатель психологии как точной науки. «Он словно младший брат мой,» – с любовью писал о нем Гёте, взгляды которого на природу творчества подверглись существенному влиянию со стороны его младшего современника. «Антон Райзер» (закончен в 1790 году) – первый психологический роман в европейской литературе, несомненно, принадлежит к ее золотому фонду. Вымышленный герой повествования по сути – лишь маска автора, с редкой проницательностью описавшего экзистенциальные муки собственного взросления и поиски своего места во враждебном и равнодушном мире.Изданием этой книги восполняется досадный пробел, существовавший в представлении русского читателя о классической немецкой литературе XVIII века.

Карл Филипп Мориц

Проза / Классическая проза / Классическая проза XVII-XVIII веков / Европейская старинная литература / Древние книги