Устал рождаться и умирать

— Старина Дяо, ты? — воскликнул я.

— Я знал, что ты придёшь, почтенный брат. — И Сяосань повернулся к кабанам. — Я вам больше не государь, вот ваш настоящий Вождь!

Посомневавшись, кабаны как один упали на передние ноги, уткнувшись рылами в грязь, и закричали:

— Да здравствует Великий Вождь! Десять тысяч раз по десять тысяч лет!

Хотелось что-то сказать, но раз уж дело так повернулось, что тут говорить? Вот в таком отупении я и стал Вождём кабанов на косе и принял их поклонение. А правитель людей, тот, что сидит на луне, уже улетел за триста восемьдесят тысяч километров от Земли, и огромная луна сжалась до размеров серебряного блюда, так что правителя не разглядишь даже в мощный телескоп.

ГЛАВА 33

Шестнадцатый вспоминает прошлое и разузнаёт, что и как в старых местах. Пьяный Хун Тайюэ скандалит в ресторанчике

«Солнце и луна снуют по небу подобно ткацким челнокам, время летит как стрела». Незаметно пошёл уже пятый год с тех пор, как я стал повелителем кабанов на пустынной и безлюдной песчаной косе.

Поначалу я пытался внедрить на косе моногамие, полагая, что это преобразование, как проявление человеческой культуры, встретит одобрение. Никак не ожидал, что натолкнусь на отчаянное сопротивление. Причём не только со стороны самок, но и со стороны самцов, которые выражали недовольство неразборчивым хрюканьем, хотя было очевидно, что это в их интересах. В недоумении я обратился за помощью к Дяо Сяосаню. Он возлежал в шалаше, возведённом для него для защиты от ветра и дождя.

— Ты мог и не становиться правителем, — холодно заявил он, — но раз стал, должен делать, как принято.

Мне ничего не оставалось, как молча согласиться с этим жестоким и бесчувственным законом джунглей и, зажмурившись и представляя себе хрюшку Сяо Хуа, вспоминая Любительницу Бабочек, вызывая в памяти смутный образ ослихи и даже воображая формы нескольких и вовсе полузабытых женщин, спариваться как попало с самками диких кабанов. По возможности я старался избегать этого, когда можно было схалтурить, халтурил, но тем не менее спустя пару лет на песчаной косе появилось несколько десятков метисов самой разной окраски. Одни с золотистой щетиной, другие с чёрной с синеватым отливом, третьи — пятнистые, как далматинцы, которых вы нередко видите в телевизионной рекламе. Физические особенности диких кабанов они в основном сохраняли, но были значительно сообразительнее своих матерей. По мере того как стадо метисов росло, спаривание стало для меня слишком обременительным. Всякий раз с наступлением сезона течки я начинал игру в прятки, старался куда-нибудь сгинуть. В отсутствие правителя распалённым самкам приходилось быть более снисходительными в своих требованиях. И тогда возможность спариться появлялась почти у всех самцов. Вид и расцветка потомства становилась ещё более разнообразной: поросята смахивали и на ягнят, и на щенят, и на рысят, а самый чудной и страшный в приплоде одной из свиноматок имел длиннющее рыло и походил на слонёнка.

В четвёртом месяце тысяча девятьсот восемьдесят первого года, когда цвели абрикосы и у самок началась течка, я переплыл с того места, где Великий канал разделялся на два рукава, на южный берег. У поверхности вода была тёплая, ниже — похолоднее. Там, где эти два слоя сливались, на свои нерестилища против течения целыми стаями шла рыба. Меня очень растрогала эта их устремлённость в родные места, вперёд, несмотря на все опасности и невзгоды, без страха пролить кровь и отдать жизнь. Я долго стоял на отмели, погрузившись в раздумья и глядя на их сероватые тела, на то, как они мужественно и ожесточённо работают хвостами и плавниками.

В прежние годы я хоть и прятался, но песчаной косы не покидал. Её покрывала пышная растительность, на юго-востоке поднималась песчаная гряда, заросшая красной сосной с лошадиными хвостами и толстыми, с плошку, стволами и густым кустарником под ней, и найти там укромное местечко было раз ногу поднять. Но вот в этому году меня посетила странная мысль. На самом деле никакая не странная мысль, а настоятельное, идущее изнутри желание непременно снова побывать на свиноферме, в деревне, словно этот визит запланирован много лет назад, и изменить его время невозможно.

Прошло уже, считай, четыре года с тех пор, как мы с Сяо Хуа удрали оттуда, но я мог найти дорогу даже с закрытыми глазами и потому, что ласковый ветерок с запада нёс аромат цветущих абрикосов, и потому, что это мой дом. И я потрусил на запад по иногда очень узкой, но ровной дорожке, что шла по гребню дамбы. К югу простирались луга, к северу сплошняком вставал ивняк. По склонам дамбы кустилась худосочная аморфа, её опутывали невероятно быстро тянущиеся стебли змеиного огурца, а от россыпей белых цветов тянуло тяжёлым ароматом, похожим на аромат сирени.