Утерянное Евангелие. Книга 2

— Любовь долго терпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине. Любовь все покрывает, всему верит, на все надеется, все переносит. Любовь никогда не перестает, хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знание упразднится.

— Брат мой Павел! Вручаю тебе свое благословение! — воскликнул Петр. — Отныне ты наш и никто не посмеет сказать, что ты не наш.

С этими словами он подошел к Павлу и обнял его.

— Но как ты… откуда ты узнал? — спросил пораженный Шимон.

Павел вспомнил, как этой ночью, кроме всего прочего, Иешуа попросил его никому не говорить о плинфе.

— Но почему? — изумился тогда тарсянин. — Мне казалось, что не стоит скрывать…

— …Стоит, дорогой мой. Стоит, — грустно ответил Иешуа. — Камень не должен попасть к злодею… А наши христиане по доброте душевной могут сами отдать его в злые руки…

— Но ведь я буду рядом!

— Этого мало… Даже Петр, уж на что «камень», не устоял и, боясь за свою жизнь, трижды отрекался от меня.

— А я? — нерешительно промямлил Павел.

— А ты? — переспросил голос. — Такие, как ты, не боятся ничего. Наперекор всем страхам. Поэтому прошу тебя: умей еще и держать язык за зубами.

— Обещаю, — твердо ответил тарсянин.

Обещал и молчал. Кананит так и не услышал от Павла ответа. Тот лишь повернулся лицом к Маре.

— Мара, я…

— …Я верю тебе, Павел! Ты внял моим словам — впустил в свою душу любовь, — горячо воскликнула потрясенная Мара. — И я помню, как ты велел римлянам отпустить меня. Ты хочешь остаться с нами?

— Вам не обязательно видеть меня рядом собой. За мной сейчас не охотятся, пожалуй, только инвалиды. Я не хочу подвергать вас опасности. Все, что я хочу, — это благословения и дозволения.

— Дозволения? — переспросила Мара удивленно.

— Нести Благую Весть Иешуа, — пояснил Павел.

— Даю тебе свое благословение, Павел из Тарса, — сказала Мара, спускаясь к нему по ступеням на арену. — И дозволение говорить об Учителе. Но предупреждаю: если в сердце твоем есть место лжи — ты погибнешь. Ибо говорить ты будешь о самом Боге, о Христе и Мессии, который придет снова и утвердит Царство свое.

Павел смотрел на нее и не узнавал — так горяча и внушительна была Мара. А она продолжала:

— Римляне тебе не помогут, ибо будут побеждены. Священники тебя не спасут и будут прокляты, если есть злоба в их сердце.

— Да исполнится воля Божья, — попытался подытожить ее речь Петр.

— А теперь пребывают сии три: вера, надежда, любовь, — продолжила Мара. — Но любовь из них больше.

Она слегка коснулась левого плеча Павла и улыбнулась ему, искренне и открыто.

Любимая женщина Учителя развернулась и ушла, Павел и Петр повернулись к Шимону. Тот принял их взгляды и молча пошел скорым шагом за Марой.

Петр развел руками перед Павлом в жесте «Ну вот видишь!» и бросился его обнимать. Так они и стояли на древней пустой арене, обняв друг друга, похлопывая по спине и потряхивая за плечи. А слов у них не было.

Глава 4

За добро — убийством

— Так знайте же, братья, — раздавался голос Павла из тени небольшого четырехколонного портика, — что благодаря ему вам возвещается прощение грехов. Ибо через Иешуа всякий, кто верует, становится свободным.

Павлу внимало около сотни жителей Иконии — древнего города в центральной части Анатолии.

Шел второй год его служения. И кто бы сказал, что еще совсем недавно наглый, необузданный и жестокий раввин Иудейского Синедриона станет мудрейшим проповедником Слова Божьего? За год с небольшим бывший рав Шаул стал настоящим христианином, последователем Иешуа, другом и братом всех тех, кто знал Сына Божьего лично. На него можно было надеяться, как на себя самого, а его мудрость и просвещенность не знали границ. Никто и подумать не мог, что многое из того, что говорил Павел, он узнавал, общаясь с «камнем мертвых».

И сегодня он в очередной раз нес Слово Господа людям.

— Друг, ты веришь тому, что я говорю? — вдруг обратился Павел к старому косматому человеку с длинной седой бородой. Тот лежал на носилках, принесенных двумя юношами. Развлечений в Иконии было мало, так что не удивительно, что повзрослевшие дети решили дать возможность своему парализованному отцу послушать заезжего говоруна.

— Хотелось бы верить! — с иронией откликнулся лежавший на носилках.

— Хотелось бы… Эх, люди, люди. Что же мешает вам верить? — спросил Павел с сожалением, пробираясь сквозь толпу к калеке.

— У нас тут много богов, — ответил парализованный. — Я молился им, когда мои ноги перестали ходить. Но они не смогли мне помочь.

— Молиться мало. Надо веровать, — веско сказал Павел. — А это не одно и то же.

Калека непонимающе смотрел на странного оратора. Еще никто так не разговаривал с жителями Иконии.

— Как давно твои ноги не служат тебе? — спросил Павел и, уверенно сняв шерстяное покрывало с ног инвалида, передал его своему спутнику — Иосифу по прозвищу Варнава.