Утерянное Евангелие. Книга 3

– Сильные мира сего берегут свои тайны, – вслух сказал полковник.

Ему и в голову не могло прийти, что в ближайшее время этот гордиев узел развяжется сам собой. А все более интересные события и факты начнут всплывать прямо сегодня вечером…

На лакированной стене зазвонило переговорное устройство, по которому Короленко связывался с горничной прямо из бани.

– Марина, я же просил не беспокоить… Что случилось?

– Там какой-то старик у калитки. Бомж. Пьяный. Я его боюсь.

– Чего хочет? – спокойно спросил полковник, прожевывая кусок спинки копченого толстолобика и допивая пиво из бокала.

– Ва…вас.

– Бомж хочет меня? Я вообще не по бомжам, – усмехнулся офицер.

– Он шатается! Он сползает по калитке вниз. Ай! – взвизгнула Марина, и связь прервалась.

Короленко быстро встал из-за стола, пристегнул протез и, накинув легкую куртку, вышел во двор.

– Говорили дураку, возьми себе «вохровцев» на видеофон. Вот теперь сам иди и разбирайся, – ворчал старый спец, направляясь к калитке через морозный двор.

Открыв дверь, он почти на самом пороге увидел лежащего человека. Нет, это был не бомж. На фигурной мозаике тротуарного кирпича в позе эмбриона лежал старик и дрожал всем телом. На голове его была монашеская камилавка, а из-под легкой болоньевой куртки выглядывал чесучовый он.

– Помогите… Меня хотят убить… – еле слышно простонал старик.

Короленко посмотрел по сторонам – улица была пуста. Он нагнулся и с ловкостью, достойной восхищения, закинул старика на плечо здоровой руки.

– Марина, аптечку и нашатырь в баню, – скомандовал старый СБУшник в домофон и, войдя во двор, захлопнул за собой тяжелую калитку.

Сокровище князей

Глава 7

Во имя камня, во имя Руси…

Ростовский князь Борис Владимирович принимал ванну в горячем источнике, пробивавшемся сквозь толщу гравия, гальки и песка на живописном берегу реки Альты. К природной купели подошла длинноволосая блондинка Лыбедь в серо-голубой тунике до пят. Она стянула ее с плеч, и льняная ткань соскользнула по ее телу к нежным босым стопам.

Борис любовался небольшими округлыми грудями юницы с маленькими башенками сосков, напряженными от прохладного сентябрьского воздуха. Девушка посмотрела на князя немного вызывающим взглядом и ступила в горячую воду, погрузившись по колено. Еще шаг, и вода поднялась ей по пояс. Блондинка упала в объятия двадцатишестилетнего мужчины.

Князь был женат на представительнице рода Гыокунгов, правивших бургундами, но жену свою – Гудрун – недолюбливал за то, что та редко мылась. А Лыбедь, чистоплотная и веселая наложница, была ему столь мила, что он даже взял ее с собой из Киева в поход на печенегов. Люди изменяют, просто чувствуя безудержное желание, но, оправдываясь, говорят партнеру, что тот невнимателен или не удовлетворяет их влечений.

Борис опрокинул блондинку на край купели и целовал девичьи груди, иногда отрываясь, чтобы поцеловать милую в губы, и опять возвращался к ее бесконечно обожаемым соскам. Лыбедь откинула голову, изнемогая от нежной ласки и бездонного счастья. Когда наслаждение стало совсем нестерпимым, она запустила пальцы в медовые кудри Бориса, подняла его лицо и поцеловала сначала в лоб, потом в нос и, наконец, в губы.

– «И если правая твоя рука соблазняет тебя, отсеки ее и брось от себя», – лукаво процитировала она Нагорную проповедь прямо в рот Борису, когда почувствовала его пальцы у себя между ног.

– Я спрашивал у Иисуса, он сказал, что не говорил такого, – так же в рот прошептал ей любовник и процитировал в ответ по-гречески: – «Эти добрые люди ничему не учились и все перепутали, что я говорил».

Греческий – его родный язык, ведь мать Бориса была византийской цесарицей. Но Лыбедь, будучи полянкой, не понимала греческого, однако ей и не требовалось понимать слова, она просто обожала голос своего возлюбленного князя. Юница тихонько застонала, когда он вошел в нее.

На пике восторженного блаженства любовники, отдаваясь друг другу целиком, не заметили, как высоко над горячей купелью на горном склоне появился лучник. И это был не Амур.

…Из груди женщины вырвался стон упоения. Ее мужчина! Она чувствовала его каждой толикой своего тела – его могучий торс, его прерывистое дыхание. Его вскрик, как клич страсти, пришедший из глубины веков, когда пращуры, может быть, в таком же диком крике извещали мир о зарождении будущей жизни… Этот возглас, как вестник апогея наслаждения, как… Вдруг Борис обмяк. Нет. Это был не крик страсти.

Лыбедь открыла глаза и увидела стрелу, торчащую из поясницы князя. С высокого склона к ним спускался крепкий, как бог войны, лучник в кожаных доспехах. Его лысая голова блестела на солнце, а бесстрастное лицо будто хотело сказать, что для убийцы не существует ни любви, ни жалости.

Крик ужаса женщины разнесся над рекой Альтой и улетел далеко-далеко. Может быть, за пороги, а может быть, рассеялся в этих облаках…