Утесы Бедлама

Из-за прежней грусти я не сразу заметил, что рука Рафаэля дрожала. Она была теплой. Я сжал его пальцы, чтобы проверить, исчезнет ли дрожь, но этого не произошло. Рука дрожала, словно Рафаэль лежал рядом с работающим двигателем. Я никогда не переживал из-за отсутствия медицинского словаря, но через несколько секунд я сел, слишком расстроенный, чтобы лежать. Рафаэль угасал на моих глазах, и причина этого наверняка была хорошо изучена. Если я когда-нибудь вернусь домой, на одном из ужинов обязательно найдется доктор, который воскликнет: «О да, конечно, это же это. Я и не думал, что люди до сих пор умирают от этой болезни».

Мне оставалось лишь укрыть его одеялом.

Когда я вышел из палатки, желая раздобыть что-нибудь на завтрак, я обнаружил, что в других палатках – их было три, и все они были открыты, – никого не было, кроме палаток Мартеля и Киспе. Одеяла остальных оставались внутри, но самих мужчин не было. После всего, что с ними произошло, было невероятной глупостью прогуливаться по острову без Рафаэля. Но затем я увидел рубашки и жилеты, висевшие на нижних ветках дерева на берегу озера, там, где воздух был пропитан пыльцой. Его веток не хватило, чтобы развесить всю одежду, и несколько рубашек лежало на земле рядом с маркайюк. Она опустила руки, но, должны быть, люди пытались повесить на нее одежду.

Я нахмурился, когда заметил, что все одеяла были сложены. Некоторые были слегка смяты, но на них по-прежнему остались заломы от долгого лежания в походных сумках. Оглядывая берег в поисках следов в пыльце, я снял свою рубашку с дерева. От нее пахло серой, но она была сухой и теплой, словно ее только что выгладили. Я остановился, мысленно удивляясь тому, что зашел так далеко и до сих пор не погиб.

Рафаэль резко проснулся.

– Меррик?

– Я здесь.

Он снова лег. Теперь его волосы стали рыжевато-каштановыми. Я поднял в воздух пыльцу рядом с пологом палатки, чтобы рассмотреть получше его глаза. Он вяло махнул рукой, показывая, что с ним все в порядке. Я все еще застегивал рубашку, когда он вышел ко мне.

– Где остальные? – спросил Рафаэль, увидев пустые палатки.

– Не знаю. Их вещи здесь.

Я потер отпечаток креста на руке над татуировкой. Он не исчезал, но потом я передумал и оставил попытки. Рафаэль осматривал одежду на дереве. Я увидел, как он сел на землю, но не придал этому значения. Но затем он показал на воду, и я увидел Эрнандеса. Он лежал на поверхности лицом вниз, с красными вздутыми ранами на шее. Течение только что вынесло его из-за камней. Я медленно подошел к Рафаэлю и положил сухую рубашку ему на колени. Мне не хотелось, чтобы он сидел там один. Когда он повернулся ко мне, сквозь кожу на его шее проступало сияние пыльцы.

– Я плохо вижу, – тихо сказал он. – Где маркайюк?

Я поднял руку, собираясь показать на статую на берегу, но ее там не было. Я обернулся, решив, что потерял ориентир, но все находилось на своих местах: дерево, палатки, даже утки и клубы пара над самым горячим участком озера. Маркайюк исчезла. Остался лишь смятый мох там, где она стояла.

На самом деле она не исчезла. Она стояла под белым деревом на острове. С края ее одеяния, хорошо натертого воском, стекали бусины воды. Я почти натолкнулся на нее.

Статуя схватила меня и взмахнула рукой, чтобы пыльца засияла. Свет озарил мою татуировку. Маркайюк перевела взгляд на мое лицо, и я увидел, что она поняла, что я иностранец. В этот момент Рафаэль вырвал мою руку из ее хватки. На коже остались царапины. Раздался странный скрип камней, и затем Рафаэль толкнул меня к берегу острова.

– Уходи, уходи быстрее, – велел он.

Я схватил свою сумку и ботинки и нырнул в воду. От серы раны защипало, и секунду я слышал лишь стук своего сердца. Когда я поднялся на поверхность, маркайюк снова двигалась – в сторону палатки Мартеля и Киспе. Она скрылась за валунами. Рафаэль подплыл ко мне. Как только мы выбрались из воды, прогремел выстрел, и утки взорвались словно хлопушки. Редкие частички пыльцы над островом вспыхнули и сгорели. Белое дерево потонуло во тьме. Я разглядел лишь тень рядом с ним. Я не знал, задел ли выстрел маркайюк и могла ли пуля поранить ее.

Вскоре мы сбавили шаг, и сияние пыльцы вокруг нас угасло.

– В лесу ведь мало маркайюк, да? – хрипло спросил я. Я наглотался серной воды. – За ними идут только статуи из Бедлама. Или только одна.

Мертвые волки на границе. Неудивительно. Они прошли мимо маркайюк. На расстоянии вытянутой руки.

– Где сейчас остальные? – продолжил я.

– Они остановились, когда пыльца на той стороне сгорела. Без нее они не видят. Одна маркайюк успела перебраться на остров. Она пришла сразу после нас…

– Почему ты не рассказал о них сразу? – спросил я, едва не сорвавшись на крик. Я злился скорее на себя, чем на Рафаэля. Он терпел всю чушь, которую мы с Клемом несли о заводных механизмах и странных религиях, когда рядом с нами стояли каменные люди, которые все слышали. Святой Томас ходил передо мной, а я по-прежнему считал это фокусом.

Рафаэль остановился.