Утилизация (СИ)

Надо сказать, девчонки, немного подумав, дали уговорить себя на матч с охранниками. В их жилах кипел гнев, которому требовалось дать выход. Тем более, как оказалось, не только Жанна была спортсменкой, но и Мила с Ниной имели неплохую физическую подготовку, Вика знала приёмы из бокса, а Софа ходила на курсы самообороны. Ирочка же, как самая молодая и резвая из нас, вполне вписывалась в команду по футболу.

Лиза сказала, что встанет на ворота, бегать в платье весьма неудобно, а мне хвастаться было нечем, поэтому я решила, будь что будет. История пофигизма была как раз про меня.

— Главное, старайся не мешаться под ногами, — такое напутствие дала Жанна.

Как с ней не согласиться? Последнее время я чересчур засветилась в «светской хронике» лагеря. Если бы передавали отчёты с полей, я бы точно заняла все первые полосы.

Мы договорились отдохнуть после обеда и встретиться на футбольном поле через час. Вернувшись в корпус, я легла на кровать и отвернулась от всех. Лиза, как верная подруга, уселась по соседству. Она думала, что я нуждаюсь в утешении и ободрении. Лиза ошибалась, я просто хотела отдохнуть, выкинуть из головы все мысли, перестать сдирать болячку с едва подсохшей раны, расковыривать её глубже и глубже.

Лиза вздыхала у меня за спиной.

— Не расстраивайся, Юль. Всё пройдёт, по себе знаю. У меня сейчас нет злости ни за побои, ни за унижения, ни за то, что повеситься хотела, доказать, как я его люблю. Все простила ему.

Слёзы беззвучно катились у меня из глаз. Лиза даже не представляла, насколько сильна духом по сравнению со мной. Маленький раненый воин, поднимающийся с колен навстречу буре.

— Хорошо, что мы здесь встретились. На девчонок смотрю, слушаю. Решила не возвращаться. Пока у сестры поживу, подам на развод. Видела шрам на лбу? До сих пор не сошёл. Последний раз лицо синее было от побоев. А он говорил, что я психологически больна, мне надо менять мышление, не мыться в ванне и пить мочу. Я верила, хотя болен он, а не я. Ты не представляешь, как мне было плохо. А с вами легко. Никто не осуждает, не навязывает мнений. Если бы не вы, в дурке бы не знали от чего меня лечить.

Под монотонный рассказ Лизы мне стало легче. Она увела меня с тропы самобичевания, апатии и гнева, волшебным образом сняла с меня груз ответственности за произошедшее в столовой. Хотя положа руку на сердце, я хотела задеть Иру, сделать ей больно.

Мою сущность словно подменили: во мне кипела скрытая ненависть вперемешку с бессилием и безволием. Я стала похожа на запуганного ребёнка, устраивающего истерики и рыдающего по пустякам. Вокруг все взрослые, а ты ребёнок, который ничего не контролирует. И начинаешь меньше говорить и делать из страха сделать и сказать что-то не так, потому что уже не понимаешь, «а как это так».

Только я озвучивала, что мне плохо, как муж моментально переигрывал другими эмоциями, и я вслед за ним отбрасывала свои ощущения, что меня обидели, унизили, и впадала в чувство, что много прошу, говорю глупости, требую повышенного внимания. Он переопределял мою душевную боль в угрызения совести, я начинала выслуживаться, старалась угодить, загладить вину, выполнить необоснованные требования. Он хороший, а я недостаточно сил вкладываю.

В мозгу поселился червяк, постоянно жующий и перетирающий мысленную жвачку о нём — сверх значимом взрослом. Червяк — подселенец захватил мозг, и в зеркале уже был какой-то другой человек, тень от меня прежней. Любое слово, любое действие оценивала уже не ты, а червяк в голове. И кажешься себе глупой, ничтожной, скукоженной перед лицом враждебного мира.

И чувство вины уже перед собой, и нет сил, чтобы встать с кровати, нет амбиций, нет финансов, всё утекло как вода сквозь пальцы. Ощущается ледяное дыхание зимы, маленький листик вянет, желтеет, ветер срывает его с ветки, и недолгий полёт заканчивается на земле. Скоро снег скроет даже намёк на существование живого, озорного, радостного листочка.

— Юль, пора собираться. Арнольд уже пришёл. Надо выходить.

Кажется, я задремала. Открыла глаза, почувствовав, что отлежала бок, повернулась к девчонкам.

Они надевали футболки и спортивные штаны. Ирочка нарядилась в шорты, видимо, специально для провокации сильного пола, как будто не знала, что для психопатов она и так сладкий лакомый кусочек. На самом деле просто консерва. Я вспомнила дифирамбы, которые пел мой «любимый», изображая восторг от встречи со мной, а потом садистки закатывал в асфальт, наслаждаясь страхом в моих глазах.

— Ноги лучше закрыть, — сказала Жанна, глядя на Иру, — упадёшь, обдерёшь колено или ещё что-нибудь.

— Ой, я не подумала, — пискнула Ира и принялась переодеваться.

Удивительная штука память, она ретуширует ужасы, обесцвечивает страшные воспоминания, оставляя на поверхности приступы тоски и непреодолимую потребность в адреналиновой игле. Ирочке повезло, что в полиции к ней отнеслись по-человечески, помогли с социальным домом. И она, кажется, быстро забыла, что значит общаться с нарциссом, с упоением готовилась наступить на те же грабли.

* * *