Утоли мои печали

После Камчатки был Сахалин и тоже интереснейший технический проект, разрабатываемый Академией наук, – приливные гидростанции. Гриша обошел и весь Сахалин с группой таких же увлеченных туристов. Работу над экспериментальным оборудованием для приливных гидростанций продолжил под Владивостоком и на Чукотке. А после влился еще в один коллектив инженеров, разрабатывавших двигатели для сверхглубинного бурения скважин в арктических условиях.

Собственно, ничего особо нового, тот же принцип, как и обычного бурения, та же техническая база, только буры особые, мощности иные, и пришлось проектировать несколько новых агрегатов и деталей к двигателям. А полез в эту сферу деятельности потому, что ему интересно было очень.

Вообще Вершинину многое было невероятно интересно – проекты, разработки, новые аппараты, механизмы и двигатели – главное, чтобы «в поле». Вот и мотался с места на место.

Он проработал практически везде на Дальнем Востоке. Если кто не помнит, то это не только Камчатка, Сахалин и Владивосток, а и Магаданский край, Хабаровский край, Еврейская область и Чукотский автономный округ и Якутия и, разумеется, великий Амур. До фига, одним словом, – треть страны. И везде, где приходилось жить и работать Вершинину, он находил соратников, продолжал увлеченно заниматься разного рода туризмом и очень много фотографировал. А еще стал заядлым рыбаком и таежником. Не вот тебе прямо человек леса, без понтов, закручиваний пальчиков и баек бывалого лесовика, но знающие люди его уважать и слушать тайгу и природу научили всерьез.

Словом, жизнь Григория Павловича в эти годы шла разнообразно, насыщенно до предела, интересно и напряженно – работа, хоть любимая и захватывающая, но тяжелая, порой сверх всякой меры. Частенько в такие экстремальные условия приходилось попадать, в которых нормальному человеку и находиться-то невозможно и выжить непросто.

И чего только с ним не случалось за эти годы! Но ему нравилось – вот так, на пределе физических, психологических и моральных сил – вот так! На всю катушку! До края, испытывая себя вместе с техникой на прочность и выносливость.

Заматерел за эти годы, возмужал, перевидел многое, многое постиг, о чем и не мыслил раньше, и многое испытал, может, и лишнее. Переборол что-то в себе, того себя прежнего – безмятежно уверенного в своей жизни. И вопреки известной житейской мудрости, гласившей, что «обретенная свобода чаще всего бывает голодной», зарабатывал все эти годы очень даже прилично, а потому что никакой работы не боялся и вкалывал за троих, да еще и наукой всерьез занимался. Прикладной, разумеется.

Григорий исполнил обещание, данное деду, и с блеском защитил кандидатскую в родном институте, написал десятки статей в научные журналы, провел одно серьезное исследование, о результатах которого сделал большой доклад на научной конференции и опубликовал отдельный научный труд, разработал несколько уникальных деталей и добился патента на эти изобретения. Причем не прекращая работать на различных объектах, порой в условиях, приближенных к экстремальным.

В Москве Вершинину приходилось бывать частенько, на подготовке и защите диссертации, на научных конференциях, пробивая патенты на изобретения, или просто в отпуске, чаще проездом в Европу, где старался побывать, чтобы совсем уж радикально сменить обстановку, но и дома с удовольствием время проводил, встречаясь с друзьями.

Только…

В усадьбу он так и не мог приезжать, словно пепелище осталось в душе у него после гибели деда и того аутодафе, что устроила ему родня, и с родней не общался совсем, только с бабулей и родителями.

О Глафире Сергеевне Григорий заботился как мог и с большой нежностью и давно звал ее Глашуня. После того как она однажды, находясь не в лучшем расположении духа, проворчала, чтобы он перестал ей «бабкать».

– Ну, хорошо, – посмеялся он на ее требование, высказанное в ворчливой форме. – Стану звать тебя Глашей или Глашуней. Сгодится?

– Намного лучше, – сдержанно согласилась она.

Так у них с тех пор и повелось. Частенько, когда Вершинин оказывался в Москве, просил отца вывезти бабушку из поселка и встречался с ней в городе. Водил на концерты, в музеи, на выставки и театры, заранее готовясь к этим мероприятиям, покупал билеты чуть ли не за полгода. Просто гуляли по городу, ездили в парки и на катерочке по Москве-реке катались, водил ее в дорогие рестораны, в кино – он всегда придумывал для них занятие и развлечения поинтересней, но каждый раз отказывался приехать в «родовое гнездо», как ни зазывала бабуля, и как бы сильно она ни сетовала на его отказ, и как бы ни расстраивалась.

Не мог. Отказывался, кроме тех двух ее юбилеев.

Все думал и ее успокаивал: когда-нибудь обязательно, вот только пройдет в душе болезненное… Но, как известно: всякое «завтра» легко превращается во вчера, а еще быстрее в десять лет назад. В его случае в двенадцать.