Утоли моя печали

Вскоре Ульяна вышла замуж, через год родила двойню сыновей, и на этом ее путешествия на родину временно прекратились. А затем наступила «перестройка», и Ульяна стала с жадностью ловить вести, доходящие с родины, хотя ездить туда из-за детей пока не могла. Зато она занялась «гуманитарной помощью», причем не одна, а со всем своим приходом. Они отправляли машинами помощь — продукты, медикаменты и одежду — то в Спитак, переживший землетрясение, то в районы с выселенными чернобыльцами, то в Москву и Питер. И вот тут-то выяснилась мерзейшая особенность того времени: «гуманитарка» не доходила до адресатов даже когда машины шли с сопровождающими — все начинали разворовывать еще на таможне, грабили по дороге и окончательно растаскивали уже на местах. Это было отвратительно и почему-то очень-очень стыдно. Многие из былых энтузиастов просто бросили заниматься этой благотворительностью: «Все равно все украдут и продадут, люди из этого бизнес устроили!» К этому времени, кстати сказать, уже провалился августовский путч 1991 года, СССР благополучно (пока благополучно, то есть без крови) распался и даже Ленинград стал снова Санкт-Петербургом. Демократии было — большими ложками хлебай, только вот люди бедствовали еще больше.

— Папа! — обратилась Ульяна к отцу. — Да что же это стало с нашим народом? Ведь у себя воруют! Как же так можно? И что же нам-то делать, как людям помочь? Ведь не можем мы сидеть сложа руки, когда на родине люди буквально голодают!

— Не можете. Найдите способ так организовать помощь, чтобы она попадала конкретным людям прямо в руки, — посоветовал отец Кирилл.

— Папочка, ну подскажи что-нибудь, ты же умный! — взмолилась дочь. И отец Кирилл подсказал.

— У тебя ведь есть знакомые в Петербурге? Попроси их найти конкретных стариков и инвалидов, ну, скажем, жителей какого-то квартала или даже одного дома, и посылайте помощь либо посылками на их имена, либо через надежных людей. Возьми хотя бы дом, в котором жили твои дедушка и бабушка, отец Константин и матушка Юлиания.

— Спасибо, папа! Это, кажется, выход! — обрадовалась Ульяна. Она и дом этот видела и знала — огромный шестиэтажный многоквартирный дом, фасадом выходивший на Сенную, а двумя другими сторонами (дом был построен «утюгом») — на Екатерининский канал и Демидов переулок. (Дедушка занимал квартиру в бельэтаже с видом на канал.)

Она обратилась за советом к одному прихожанину, недавнему эмигранту из России:

— Скажите, а есть какой-нибудь способ узнать, кто из стариков, живущих в конкретном доме, нуждается в помощи?

— Нет ничего проще! — ответил эмигрант. — Надо просто пойти в райсобес и спросить.

— А что такое райсобес, это от слова «рай» что ли? А «бес» тут при чем?

— От слова «район»! — засмеялся тот. — И бесы тут ни при чем: райсобес — это районный отдел социального обеспечения.

— Понятно! — сказала Ульяна и стала думать дальше.

А теперь надо рассказать о Наталье, потому что скоро им предстояло вновь встретиться с Ульяной.

В это самое время Наталья переживала не то чтобы кризис, а полное крушение личной жизни: ее с маленьким сыном оставил муж. Ладно бы просто муж, а то ведь бывший соратник и подельник, с которым у них был этакий «диссидентский роман»: один подпольный журнал выпускали, в одно время и по одному делу сели, одновременно в лагерях срок отбывали, правда, в разных концах страны. А потом в один день вышли раньше срока по тихой, полутайной горбачевской амнистии 1986 года, вышли и на радостях тут же поженились. Жили трудно, бедно, почти впроголодь, как и половина Питера жила тогда. И вот через пять лет, в 91-м году, муж ее вдруг выходит в начальство, становится депутатом Государственной думы, немедленно бросает свою «диссиденточку» и женится на молоденькой дочери перестроившегося крупного партийного босса. Обидно и противно было Наталье. А здоровье-то подорвано в тюрьме, на этапах и в лагере, нервишки никуда не годятся — и въехала она с горя в тяжелейшую депрессию. Сидит у себя в однокомнатной квартирешке на девятом этаже дома-башни в Дачном, изредка что-то зарабатывает на хлеб перепечаткой текстов (благо за годы самиздата поднаторела в машинописи) и даже не пытается выйти из этого штопора. Сына она еще как-то ухитрялась кормить по-человечески, а сама питалась просто безобразно. Растолстела с хлеба, кефира и картошки да сидячего образа жизни, перестала даже политикой интересоваться, не говоря уже об искусстве. В общем, покатилась под горку… И вот тут-то появилась Ульяна со своими идеями направленной гуманитарной помощи!

Вернее, Ульяна не появилась сама, а стала обзванивать своих питерских знакомых: «Не знаете ли вы кого-нибудь, кто мог бы на месте разносить по нашим подопечным одежду, деньги и продукты? Нужен абсолютно честный и надежный человек». И кто-то вспомнил про Наталью.