Утоли мою месть, пуля

«Будет, будет!» Илья, в отличие от «батюшки», по сторонам смотрел внимательно, но отнюдь не на красоты и скульптурные излишества, а на встречных, а также тех, кто обгонял процессию. И повстречал уже немало знакомцев – первого аккурат напротив входа, второго у той самой круглой развилки, третий шел попутным курсом, но как-то неуверенно. Затесался между конвоирами, толкнул Илью и спросил что-то вроде «как пройти в библиотеку», в смысле где тут захоронение некоего Захария-Зосимы.

– Понятия не имею, – честно признался Илья, глядя в насквозь знакомую рожу эсбэшника, виденного еще месяца полтора назад после очередного сеанса связи. – Я тут сам впервые, друзья привели.

И показал глазами вправо-влево, отчего эсбэшник, вежливо извинившись, моментально смылся и больше себя никак не проявлял. Были и другие, конечно, но примелькавшихся ранее в разных частях Москвы физиономий Илья в толпе больше не видел

– Будет, – произнес он, и уверенно свернул на прилегающую слева дорожку. Здесь идти пришлось гуськом, а местами и боком, протискиваться меж каменных и металлических оград. Посетителей стало поменьше, потом они вообще исчезли, остались только вековые липы и дубы да скорбные фигуры ангелов и особ женского пола в длинных складчатых одеждах.

– Дальше что? – В руках у Полякова что-то лязгнуло, Илья опустил голову и увидел зажатый в подрагивающих руках «батюшки» старый добрый «макаров». Откуда только взялся, как из воздуха, вернее, как и предполагалось ранее, из-под рясы, кою Поляков старательно, по-женски одергивал и расправлял складки.

– Что ж ты, послушник, чужую жизнь забрать хочешь? А как же: подставь правую щеку…

Ствол «макарова» уперся Илье в живот, пришлось умолкнуть – вид у Полякова был неважный: белков глаз почти не видно, зрачки огромные, борода поехала набок от перекосившейся физиономии.

– Спокойно, я пошутил! – Илья обогнал взбеленившегося попа и пошел, не разбирая дороги, забирая влево, петляя между могил. Уже недалеко, дорога идет вверх, что закономерно – дальше будет спуск, за ним овраг с заветным склепом и коллектор напротив. А на вершине подъема и покоится скончавшаяся полтораста лет назад несчастная Зоя Искрина, балерина императорских театров. Странно, что нет никого, это еще не самый глухой уголок чумного кладбища, толп тут не увидишь, но один-два посетителя уж точно мимо пройдут. А тут только статуи да вороны над головой, да ветер ветками берез и лип качает, с шелестами и скрипами. Впрочем, нет, есть двое – прямо по курсу: заметили Илью и сгинули, как оборотни или вампиры. Вот и все, ловушка захлопнулась, назад пути нет, и они идут к центру оцепления. «Понимаю, что чувствовал Сусанин…» Илья почему-то успокоился, завидев подчиненных господина Тынского, да и не просто успокоился, а как-то легче стало и веселее. От того, что все верно просчитал и угадал, значит, и дальше все пойдет по его плану. Главное сейчас – до нужной могилы добраться, а там-то он дорогу знает.

– Пошли, пошли! – Поляков хлопнул его по плечу. Илья обернулся и остолбенел ненадолго – они были здесь вдвоем, конвой пропал, как растворился в густой молодой зелени, ни одна веточка не хрустнула, ни одна ворона не каркнула. – Топай, топай! – Поляков опустил предохранитель «макарова», вывернул Илье правую руку за спину, толкнул вперед. Ясное дело, он и сам все видит, и на заросшей роже проступает не отчаяние, а спокойная готовность к любому исходу, каким бы он ни был, ибо понимает Поляков, что жить ему дальше незачем, да и не выпустят его с кладбища, как бы карта ни легла.

«А вот мне пока рано…» Илья не успевал одновременно смотреть под ноги и по сторонам, спотыкался и все же упал, грохнулся коленом в сырую ямку и чертыхнулся.

– Пошел! – Поляков тянул его за вывернутую руку, Илья попытался отмахнуться свободным локтем, но от удара по пояснице одумался и кое-как поднялся на ноги. – Не рыпайся, – на ухо ему шептал Поляков, – тебя все равно грохнут. Или мои, или чужие. Я уже троих видел, по кустам сидят. Хреново твой Тынский их дрессирует.