Утоли мою месть, пуля

– Должность, подпись… Кто притащил тебя сюда, уж не твой ли дружок из бани? Где девчонку мертвую недалеко нашли. Твоя работа, сволочь, или подельника твоего, тоже извращенца? Ну сейчас-то признайся, кроме нас, тут никого. – Нет, глухо, только лыбится, паскудник, и губы трет, вздрагивает от боя каминных часов. И молчит, минуту или больше, и наконец открывает рот.

– Морду бы тебе набить, как в школе, – мечтательно протянул Меркушев.

– Валяй, попытайся, – предложил Илья. А что – неплохая идея, да только Тынский не позволит, он тут явно третий лишний, но себя таковым не считает. То-то напрягся весь, того гляди стойку сделает, как спаниель.

– Лучше давай сыграем. Ты все равно покойник, а вот мне не хватает острых ощущений. Приходится быть осторожным – сам понимаешь, noblesse oblige, то бишь положение обязывает.

И по-свойски подмигнул Илье, развалился на стуле, распахнул пиджак и вытащил из кобуры под полой револьвер, с корявой улыбкой прицелился в Илью, положил титановый «Таурус» на полированную столешницу, крутанул его и прихлопнул ладонью, останавливая вращение. Ага, самая азартная и опасная игра из всех существующих на свете, острота ощущений, адреналин и досрочная седина гарантированы. Для победителя, разумеется. Илья кивнул и выпрямился, не сводя глаз с матово блестевшего в свете единственной люстры револьвера.

– На что играем? На интерес не буду, – сказал Илья.

Меркушев поднял с пола сумку на длинном ремне, положил ее на стол перед собой.

– Какой интерес, о чем ты? На деньги играем, разумеется. Три миллиона долларов тебя устроят? Победитель получает все.

Меркушев потянул язычок молнии, показал Илье содержимое. Да, неплохо, если они не фальшивые, на жизнь хватит.

– Не фальшивые, не переживай, – словно перехватив его мысли, ухмыльнулся Меркушев и снова вздрогнул – каминные часы пробили семь раз.

– Устроят. Мои условия – по одному выстрелу и поворот барабана после каждого, – предупредил Илья. – Или вот с ним играйтесь! – кивок в сторону окаменевшего Тынского.

– Время тянешь? Я тоже не тороплюсь, у нас вся ночь впереди. – Паскудно ухмыляясь, Меркушев вывалил на ладонь патроны, показал Илье – пять штук, все верно, один остался в гнезде – и защелкнул барабан на место, крутанул его. – Начнем, пожалуй.

А сам потянулся к бутылке, свинтил пробку и щедро плеснул себе в стакан жидкости соломенного цвета, пахнуло солодом и полынной горечью. В неярком свете Илье казалось, что виски слишком густое и вязкое, оно словно липнет к стенкам стакана и нехотя сползает по ним. Меркушев сделал приличный глоток, даже не поморщился и показал Илье на второй стакан и бутылку.

– Выпьешь? Хотя ты же у нас спортсмен: турник, стометровка – я помню, все девки на тебя по очереди западали. А спали со мной. Деньги, брат, многое решают, сам понимаешь! – Еще глоток, и снова рожа не дрогнула, словно воду из-под крана хлещет, а не выдержанный в дубовой емкости напиток с не самым низким градусом.

Илья налил себе и сделал хороший глоток. Дорогая вещь изумительного качества, солод и спирт ласкают язык и глотку, обжигают, но нежно, как дыхание маленького ручного дракона.

– Не помнишь, случайно, от чего твой папаша подох? Одиннадцать ножевых, если я не ошибаюсь, из них три смертельных. Его новая жена постаралась, не так ли? И я ее понимаю, очень понимаю, одобряю и поддерживаю. Жаль, что только одиннадцать, плохо, что она его в фарш не покрошила, в винегрет, в лапшу. Чтобы хоронить было нечего.

Илья поставил стакан на стол и покосился в сторону Тынского – позе и выражению лица того позавидовала бы любая каменная баба, которые, если верить «Клубу кинопутешественников», в изобилии украшают собой степи русского Юга. Не шевелится Тынский, даже глазоньки прикрыл, точно спит или медитирует на початую бутылку с дорогим вискарем.

– Как поминки. – Меркушев хватанул еще из своего стакана и снова крутанул «Таурус» по поверхности стола.

– Поминки и есть. По всем, кого ты на тот свет отправил. Или изуродовал и физически, и морально. Поехали, чего ждать? – Илья перегнулся через стол, потянулся к револьверу, но рывок за ворот отбросил его назад. Тынский убрал руку и снова застыл на своем стуле, даже глазом не повел, словно вслепую действовал, как кобра, не на движение среагировал – на звук.

– Не спеши, а то успеешь! – Меркушев погрозил Илье пальцем и поднес револьвер к виску. Зажмурился, положил палец на спуск и надавил на него. Палец сорвался, револьвер дернулся и едва не выпал из Валеркиных рук. Еще одна попытка – дульный срез упирается в висок Меркушева, спусковой крючок уходит назад до отказа, щелчок, осечка, облегченный выдох Тынского – послал же бог ему «объект», не позавидуешь, да они оба хороши, на голову раненные. Илья поймал скользящий по столешнице «Таурус» с влажной от пота Валеркиных лап рукоятью, взял его и крутанул барабан.