Утомленные вином

«У меня есть каменная голова работы Модильяни, — писала она, — с которой я не согласилась бы расстаться и за сотню фунтов, несмотря на нынешний всеобщий денежный кризис. Эта голова с покойной улыбкой воплощает мудрость и безумие, глубокое милосердие и легкую чувствительность, оцепенение и сладострастие, иллюзии и разочарование, замкнув все это в себе как предмет вечного размышления. Этот камень читается так же ясно, как Экклезиаст, только его язык утешительный, потому что нет мрачной безнадежности в этой чуждой всякой угрозы светлой улыбке мудрого равновесия».

В те годы Модильяни удалось добиться некоторого успеха. В 1914 году работы художника начал покупать Поль Гильом. По его словам, он пожалел Модильяни, который не умел ни зарабатывать деньги, ни копить их. Его жалость (или предвкушение успеха) простиралась до того, что снял для художника мастерскую.

Однако через год Модильяни ушел от него и стал работать у польского торговца картинами Леопольда Збровского, ежедневно получая от него по 15 франков.

Всем, кто был свидетелем столь бурного романа итальянского художника и английской поэтессы, было ясно, что долго продолжаться он не может.

Запои Модильяни здесь сделали свое дело, и в 1916 году Беатрис сбежала. С тех пор они больше не виделись. И надо отдать Модильяни должное: он горевал по своей подруге недолго.

В 1917 году во время карнавала Модильяни встретил свою новую любовь, 19-летняя студентку-художницу Жанну Эбютерн.

Она родилась в Париже в семье торговца Бон Марше. Ее семья жила недалеко от Пантеона, на шестом этаже большого дома.

Отец Жанны днем служил в парфюмерной фирме, а по вечерам жене и дочери читал вслух философские сочинения своего любимого Паскаля.

Ее брат Андре уже был художником. Он выставлял свои пейзажи даже в «Осеннем салоне». Жанна тоже решила стать художницей.

Сначала Жанна была моделью у нескольких художников, но потом, стремясь к собственной карьере, поступила на учёбу в академию Коларосси.

Впервые Модильяни увидел ее в «Ротонде», куда Жанна пришла со своей подругой выпить аперитив. Заметив новое лицо, Модильяни долго и пристально разглядывал девушку. Затем он подошел к ней и сказал:

— Посиди так!

Девушка не выразила ни малейшего удивления и начала позировать. После того, как Модильяни закончил ее портрет, они обнялись и покинули кафе. Так началась одна из самых странных любовных историй на Монпарнасе.

На следующий день после их знакомства Модильяни производил впечатление окончательно рехнувшегося.

— Что с тобой, Моди? — с удивлением спросил его один из приятелей.

— Я, — с какой-то торжественностью ответил художник, — встретил женщину из своих снов! Это точно она!

Как это ни удивительно, но Жанна на самом деле оказалась женщиной Модильяни, его идеальным типажом. Ей не нужно было искусственно удлинять шею и овал лица, как он делал, рисуя портреты других женщин.

Ее вытянутый и тонкий, как готическая статуя, силуэт и без него стремился вверх.

Очень женственная, с застенчивой улыбкой, она была похожа на птицу, которую легко спугнуть. В отличие от шумной Беатрис, Жанна говорила очень тихим и от этого казавшимся еще более таинственным голосом и не пила вина.

Длинные, по пояс, волосы, голубые миндалевидные глаза, которые смотрели поверх этого бренного мира и видели нечто недоступное другим, — все это, вполне возможно, и на самом деле снилось художнику.

Шарль-Альбер Сингриа описал её как нежную, застенчивую и скромную девушку.

Жанна была маленького роста, с каштановыми волосами рыжего отлива и очень белой кожей. Из-за этого яркого контраста волос и цвета лица друзья прозвали ее «Кокосовый орех».

Никто бы не назвал ее красавицей, но в ней было что-то завораживающее — это признавали все.

А вот что нашла она в тридцатидвухлетнем изможденном пьянице с горящими глазами туберкулезника? В 1917 году, когда они встретились, Модильяни уже мало напоминал того красавца-мужчину, с которым Анна Ахматова гуляла по ночному Парижу.

И, тем не менее Жанна потеряла от него голову. Как это не покажется удивительным, но то, что он был человеком, полным пороков, с тяжелым характером и сильно пившим, ее не волновало.

Он был ее Богом, а у Бога не могло быть недостатков.

Родители Жанны, узнав, с кем она связалась, пригрозили ей родительским проклятием, если она не оставит Модильяни.

Но что значили для нее, жившего рядом с Богом, чьи-то там угрозы? И она каждый день появлялась в «Ротонде» вместе с художником.

Сначала он рисовал посетителей и предлагал свои рисунки за мизерную плату. К ночи, изрядно набравшись, он начинал кого-нибудь задирать. Но даже если Модильяни ввязывался в пьяную драку, Жанна не делала не единого жеста, чтобы его остановить и взирала на это с поразительным бесстрастием.

Часам к двум ночи Модильяни выкидывали из кафе. Жанна вставала со своего кресла и шла за ним, бормотавшим проклятья и ругательства.

Очень часто Модильяни, не в силах передвигаться дальше, падал на первую же попавшуюся по пути скамейку и засыпал. И тогда Жанна сидела рядом с ним до утра, вдыхая холодный ночной воздух и храня свое обычное молчание.