Утраченные звезды

— Нет, почему же? И на этот вопрос я должен ответить. Да, моя молодость прошла в советское время. Для нас, молодых из моего поколения время моей молодости было героическим временем, нам хотелось дерзать, впрочем, как времена предшествовавших поколений. Разница была в том, что героизм моего поколения взошел и вырос на примере героизма людей войны, и нам хотелось перед ними как-то оправдаться за свое позднее время рождения. Героизм людей войны был наполнен массовой самоотверженностью, самопожертвованием во имя Родины. Молодежь моего времени тоже искала возможности выразить себя через героизм. Одним из таких проявлений было то, что она, как и до войны, шефствовала над военно-морским флотом. Я этому молодому порыву отдал свою долю. Но дальше, товарищ Давыдов, с корабельной службы я был списан по физическому состоянию и определился в медицинскую службу на лечебное дело, где и нашел для себя возможность самоотвержения ради спасения жизни людей. И думаю, что я правильный сделал выбор для боевого поста, если хотите. Такой будет мой ответ и на этот вопрос, дорогие мои товарищи, — заключил Юрий Ильич и, не оглядываясь, снял очки и стал их протирать.

Тотчас прозвучало несколько голосов из массы членов партии: Довольно вопросов! Есть предложение — восстановить в партии!

— Ясно! Присядьте, товарищ Корневой, — сказал Полехин с уверенностью, что вопросов к Юрию Ильичу больше не будет, и без лишних дебатов продолжил: — Значит, будет так: произносилось только одно предложение — восстановить товарища Корневого Юрия Ильича в члены КПРФ с сохранением беспрерывности партийного стажа. Так?..

— Да! Да! Верно!..

— Голосую — кто за такое решение поднимите руку… единогласно! Поздравляем Юрий Ильич с возвращением в ряды Коммунистической партии.

Главврач с порозовевшим от благодарственного волнения лицом поднялся, молча, кланяясь на все стороны, благодарил, не в силах произнести еще одну речь. В ответ ему хлопали в ладоши, протягивали руки с поздравлением, горячие пожатия рук были не просто знак близкого приятия его в товарищи, но и выражением товарищеского одобрения, доверия и готовности подставить плечо для поддержания при невзгодах, а что может быть важнее среди коммунистов в условиях буржуазного режима?

Следующим обсуждалось заявление Гончарова Григория, сорокалетнего шлифовщика, человека с добродушным лицом, открытым взглядом карих девичьих глаз, но с отшлифованным характером. Он поднялся со своего места, шагнул к столу президиума и с видом не покорившегося человека сказал:

— Да, запоздал с моим заявлением о восстановлении в члены компартии, — Гончаров заговорил напористым тоном, с наступательным видом, дерзко блестя своими девичьими глазами.

— Но скажите, кто меня исключил из партии? Да, партию нашу запретили силою власти, хотя тоже очень сомнительной, так как она самоутвердилась обманом православных, — это так. Но меня-то не запретили, вот он — я, здесь, на партсобрании, я никем из моей партии не исключался. Душу-то мою с ее коммунистическим убеждением из нутра моего никто не выключил, и не в состоянии этого сделать. Да-да, как утверждает Священное писание, душа человеческая, особенно, ежели она чистая, праведная, не может быть убиенной, потому что она бессмертна и на своем бессмертии соединена с идеей коммунизма — людской мечтой. Это — не суеверие, я — атеист, это — закон. Закон Мира — не закон Ельцина, он действует бессмертно.

Гончаров стоял перед собранием, гордо выпрямившись, ожигая своих товарищей пылающим взглядом, привлекая их своим воодушевлением. Одного вдохновенного вида его было достаточно, чтобы поверить искренности горячо произносимых слов. Людей сдерживало от принятия решения только желание выслушать Гончарова до конца, да процедура собрания. Он сделал глубокий вдох, набираясь сил, и продолжал:

— Так что, дорогие мои товарищи, я не считаю себя выключенным из новой российской Коммунистической партии. А чтобы вы мне, как Юрию Ильичу, не говорили, что я все эти годы был в стороне от партии, так я заявляю, что все прошедшее время не стоял в отрыве от партии и, как мог, вел идейную борьбу со штрейкбрехерами в нашей рабочей среде. А штрейкбрехеров под именем демократы сразу же наплодилось до чертовой матери, и они заняли среди нашего брата все освобожденное коммунистами пространство. Так что первым делом я избрал разоблачение демократов, а по сути штрейкбрехеров, которыми тотчас обзавелись новые хозяева завода. И второе, чем, я полагаю, сохранил связь с партией, так это вот отметки в моем партбилете о размерах моих помесячных заработков и о сумме взносов, — вот смотрите, — он подал Полехину партбилет, а потом раскрыл дипломат, который все время держал в руках, вынул из него пакет с деньгами и положил на стол перед президиумом. — Вот проверьте, Мартын Григорьевич, принародно и распишитесь в моем партбилете.