Утраченные звезды

И еще под воздействием этого страстного, вдохновенного взгляда у людей явилась мысль, что с такими молодыми коммунистами приходит то, что парторганизации как раз необходимо, — боевой революционный энтузиазм, без которого парторганизации не стать боевым отрядом заводского рабочего коллектива.

Петра Агеевича, несмотря на то, что он сидел как бы отделившись от других со своим волнительным чувством от предстоящего объяснения по своему заявлению, тоже привлекала горячность вдохновения Михаила Заполучного, и он был захвачен общей мыслью, о том, что для деятельности парторганизации ей нужна большая конкретная цель и постоянная подзарядка революционным энтузиазмом для достижения этой цели.

Отдаваясь этой мысли, он вдруг вспомнил те, былые партийные собрания и профсоюзные заседания, на которые его, беспартийного человека постоянно приглашали. По своей врожденной скромности и бесхитростной простоте своего характера он не придавал значения лично для себя этим приглашениям. А приглашался потому, что он был тот человек, который неистощимо сыпал из себя горячие искры производственной инициативы.

Сейчас вспоминая те давние собрания, он признавал все же, что они в определенном роде предъявляли к нему требования, подталкивали к творческим поискам.

Мысли, вертевшиеся сейчас в голове Петра Агеевича, подталкивали его к наблюдению за Полехиным как за председателем собрания. Он отмечал, что Мартын Григорьевич вел себя свободно перед важным собранием, не связывая себя ни малейшими условностями. Но в то же время доброжелательными замечаниями, товарищескими советами или простыми ироническими репликами он держал собрание, хотя и в оживленном, не дремотном пребывании, но в рамках добровольной и послушной организованности. Эта полехинская организация собрания вносила какую-то непренужденно-свободную, даже веселую дисциплину, соревновательное желание быть соучастником собрания и его решений.

И снова и снова в памяти Петра Агеевича вставали те прошлые собрания с их зачерствевшими схемами чиновничье-бюрократической заорганизованности, которые в первые же минуты собрания утомляли его участников, усыпляли творческую энергию поисков рациональных решений. И хотя на каждом собрании выносились разумные и важные предложения и решения, они представлялись отрешенными от всей массы участников собрания, которая в этих случаях превращалась в равнодушного статиста, призванного формально закрепить внесенные предложения в обязывающие решения.

Такие собрания для Петра Агеевича становились тягостными, и он, человек, снедаемый энергией творчества, при возможности уклонялся от них. Они еще больше принуждали его к тому, что он сторонился всяких организаций, отвлекавших от производительного труда…

Между тем собрание шло своим организованным порядком. Вслед за Михаилом Заполучным в партию приняли всех его товарищей, и подошел черед старших по возрасту людей. И тут первым был назван Золотарев. Все шло без запинки, пока не перешли к вопросам. Полехин, который по существу вырастил в Золотареве решение по вступлению в партию, имел намерение и здесь провести Петра Агеевича через чистилище за руку. Но их задержал хорошо знавший Золотарева член партбюро Николай Сергутин. Улыбаясь прямо в глаза Петру Агеевичу, он сказал:

— Я знаю Петра Агеевича еще с профтехучилища — достойный человек для партии, а по жизни более честного и принципиального гражданина и искать не надо. Но он, товарищ мой, всю жизнь для меня был в одном вопросе загадкой. Какой? А вот какой. Для всего завода, того, конечно, советского завода, Золотарев был нашим Стахановым, он будто был начинен трудовыми рекордами, разными техническими выдумками, а еще больше — задумками, изобретениями и рацпредложениями. Разумеется, его тянули во все общественные мероприятия, он кусал губы, но участвовал в них. Одним словом, видный был человек и на заводе, и за пределами — был и в почете, и в доверии. Отсюда у меня все время была загвоздка по части его характера: он до последнего времени чурался членства в партии, хотя на все открытые партсобрания ходил и часто, и горячо, дельно выступал на них. Так скажи-ка нам, друг мой любезный, почему ты до сих пор в партию не вступал? — и так хитро, лукаво прищурился на Петра Агеевича, и расплылся в выжидательной улыбке, что невольно и другие заулыбались, глядя на Золотарева.

Вот и был тот вопрос, который громыхнул для Петра Агеевича, как гром среди ясного дня. Он растерялся от этого вопроса и в задумчивости постоял некоторое время молча, хмуря брови, и затем, беспомощно улыбаясь, сказал:

— Ну, и друг называется, какой вопрос выдал… — потом весело вскинул голову и с непосредственной честностью произнес: — Откровенно сказать, я сам себе на этот вопрос не отвечу — почему я в то время, когда, казалось, что вся моя жизнь теснейшим образом была связана с партией, я формально не вступил в партию? Вот и сейчас я об этом думаю и должен сказать: не знаю.