Утраченный дневник Гете

— Бывал ли он у нее дома без вас?

— Бывал. — Таня не понимала, к чему он ведет.

— Не мог ли он узнать о наследстве от нее лично?

— Он бы мне обязательно сказал, если б знал.

Вокруг такой чепухи весь разговор вертелся. Спрашивал Полуэктов, конечно, и про Данилкину. Таня не знала, был ли Пашка с ней знаком. Скорее нет. Она сама ее, кажется, видела, но не уверена была, что это Данилкина — знала лишь, что соседка Софьи Дмитриевны сверху с собачкой ходит, вот и все знакомство. Про то, что в квартиру воры залезали, майор почему-то вовсе не спрашивал, Таня тоже не стала напоминать — не знала, как лучше для Пашки.

Свидание Полуэктов разрешил неожиданно легко — уже завтра она могла прийти и принести теплую одежду: забрали-то мужа в одной рубашке. Но это был единственный положительный результат ее беседы с майором.

Глава четырнадцатая

Смерть Штальберга весной 1914-го

Всю неделю после получения рукописи Саша Батурин спал очень мало. К воскресенью три из пяти стихотворений в «Книге Ульрики» — так Саша про себя стал называть переданные ему Владимиром Ивановичем записки Гете — были переведены. Это было потрясающе — переводить никому еще не известные стихи Гете. Прочитал, конечно, и прозаический текст. Саша не мог от этих пожелтевших листков оторваться — засиживался почти до утра. Тогда, в среду, Владимир Иванович его буквально ошеломил. Батурин был сильно недоволен собой на том вечере: увлекся, говорил слишком резко, нападал даже на Владимира Ивановича, которого глубоко уважал. Думал уже, как подойти, извиниться, поговорить, но не позволяло самолюбие. Тем более что он ведь прав: литературно-художественный журнал действительно лучше! Но Штальберг подошел сам. В тот же вечер. Он понял Сашу, не обиделся на него! Со свойственным ему тактом он пригласил молодого человека для приватной беседы. В кабинете сразу же отпер ящик стола и, вынув оттуда аккуратно завязанную папку, протянул ее Батурину:

— Полюбуйтесь! Мария Владимировна передала для нашего журнала! А вы говорите, не будет интересных материалов! Я прочитал этот дневник, еще будучи в Петербурге. Там и стихи есть, причем любовные — замечательные любовные стихи писал Гете на восьмом десятке! — но в основном это философские размышления: о жизни, о назначении человека. И о жизни государств. В значительной степени историософия. Я вам дам эту папку, почитайте! Оказывается, эти темы можно органично совместить. Вот таким и будет направление нашего журнала. Рассматривайте эти записки гения как завещание для нас.

Саша, еще ничего не понимая, разглядывал лежащие в папке пожелтевшие от времени листочки, исписанные по-немецки. Почерк был как будто знаком… Но это невозможно. Не может быть!