— Надеюсь, ваше величество, что в память о прежнем вы разрешите мне дать совет.
— В этом я не отказываю никому.
— Полагаю, что необходимо немедля навести порядок в первопрестольной столице. А для этого туда нужно назначить другого начальника.
Екатерина опять улыбнулась.
— Если это и есть ваш совет, Григорий Григорьевич, то не стоило спешить сюда. Несколько минут назад я говорила то же самое…
— И вы сделали выбор?
— Это не так просто.
— Нет ничего проще, государыня… Пошлите меня!
— Вас? — воскликнула императрица. — Да вы с ума сошли!
— Разве, по-вашему, я уже не гожусь для таких дел?
— О нет! — сказала государыня, и в голосе ее прозвучала ласковая нотка. — В достоинствах ваших я нисколько не сомневаюсь.
— А коли так, то за чем дело стало?
— За тем, что не могу столь легкомысленно рисковать жизнью моих лучших вельмож, сударь.
— Ведь брат мой, Алексей, сражаясь с турками на Черном море, тоже рискует жизнью?
— Война — другое дело, — возразила Екатерина. — Но послать вас туда, где свирепствует ужаснейшая болезнь, от которой не могут оградить ни мудрость, ни высокое положение, ни храбрость… Ни за что!
— Матушка! — воскликнул Орлов и опустился на колени. — Умоляю тебя об одной милости. Верни мне твое доверие, и, клянусь, я оправдаю его… — А если откажешь, знай — все равно я отправлюсь в Москву и без твоего приказа буду делать то, что велит мне долг.
Он нежно прикоснулся губами к ее пальцам.
— Узнаю моего Григория, — молвила Екатерина с грустной нежностью. — Все тот же chevalier sans peur nirèproche[13]
… Хорошо, граф, я согласна. Но при одном условии. Вы дадите клятву, что будете всячески беречь себя…— Мне и самому помирать не хочется… Благодарю, государыня! Уж будь покойна, о решении твоем не пожалеешь.
Екатерина провела рукой по его волосам.
— Не вам, а мне должно благодарить. — Она вздохнула. — Ах, Гри-Гри, если бы только вы не причиняли мне столько огорчений!.. Грешно вам, право!
— Свет мой, Катенька! — шепнул Орлов. — Уж таков я на свет родился, ветреник… Сам себя казню, да против натуры не пойдешь. Но люблю ведь только одну! Одну на целом свете! Или не знаешь?
Он медленно поднялся с колен, обнял ее. Екатерина закрыла глаза и склонила голову на могучее плечо графа…
Орлов вышел в приемную. Там воцарилась напряженная тишина. Все взгляды были устремлены на него, но лицо его было непроницаемо.
Лорд Каскарт, английский посол, подошел к Орлову, дружески взял его под руку.
— Дорогой граф, — сказал он вполголоса, — приятно снова видеть вас здесь… Однако не знаю, радоваться мне или печалиться.
— Не понимаю, милорд, — ответил Орлов простодушно.
— У Англии, к сожалению, очень немного друзей при здешнем дворе. Мое правительство считает вас одним из них.
— Так и есть. Мне всегда нравились англичане.
— Вот почему судьба графа Орлова нам далеко не безразлична, граф, — продолжал дипломат. — Наши беседы о Северном союзе, о Польше были прерваны… Не знаю, своевременно ли вернуться к ним?
— Ах, вы об этом! — сказал Орлов, намеренно повысив голос. — Нет, милорд, несвоевременно. Не позже завтрашнего дня я покидаю Петербург.
— Вот как! — удивился Каскарт. — И куда же отправляетесь, если не секрет?
— В Москву, мой друг… В Москву!
Сдержанный шепот, словно дуновение ветра, пронесся среди толпы придворных.
— В Москву? — испуганно переспросил англичанин. — Но там же чума!
— Именно потому и еду, — ответил Орлов. — Я давно искал случая оказать серьезную услугу государыне, моей благодетельнице. Теперь такой случай представился.
Учтиво поклонившись послу, он стал спускаться по лестнице.
— Это что же? Ссылка? — осведомился какой-то сановный старичок у стоявшего рядом Ивана Ивановица Бецкого, считавшегося близким другом императрицы.
— Нет, голубчик, это триумф! — ответил тот.
4
— Погоди, Дунюшка! — прервал Сумароков. — Стан выпрямить! Голову вверх горделиво! Левую руку к сердцу… эдак! Правую вперед. Перст указующий поднять! — Сумароков стал в позу. — Стих читать мерой, музыкально!
Он повторил только что прочитанную строфу, слегка подвывая, с придыханиями в патетических местах.
— Повтори-ка!
Девушка прочла снова.
— Теперь, кажется, хорошо. Однако еще позаймемся. Теперь ты, Павлуша!
Юноша стал читать монолог Самозванца. Голос его дрожал, не хватало дыхания.
Ерменев слушал, стараясь сдержать улыбку… Уж больно странными казались крестьянская девушка в простеньком выцветшем сарафане и паренек в посконной рубахе и лаптях, принимающие величественные позы и произносящие выспренние сумароковские стихи.
Егорушка тесно прижался к Ерменеву, Он не отрывал глаз от актеров.