Кремль был захвачен. Однако из города на Красную площадь сбегался народ, чтобы выручить своих. Толпа напирала на кремлевские ворота, в тыл солдатам. Еропкин приказал пустить в дело пушки. Загремел залп. Толпа отхлынула на Варварку, Ильинку, Никольскую…
Наступила ночь. Мертвая тишина воцарилась над городом.
Васька Аникин притаился на колокольне. Сквозь решетку ему было видно все, что происходило внизу. Валились на землю люди, сраженные пулей или штыком, солдаты ловили прятавшихся и, скрутив их веревками, тащили в монастырские подвалы. Васька искал отца, но так и не нашел.
Наконец все стихло. Солдаты собрались на подступах ко всем воротам, оставив внутри Кремля только часовых на башнях.
Стемнело… Ветер свистел на колокольне. Васька присел на пол. Он не ощущал ни холода, ни голода и только думал: «Придет ли отец, как обещал?.. Нет, видно, не придет! Может, лежит в кровавой луже, среди мертвецов. А может, связанный по рукам и ногам томится в подземелье».
Тоска, гнев, лютая ненависть переполняли Васькино сердце… Послышался шорох. Мальчик прислушался. Скрипнула деревянная ступень внизу. Кто-то осторожно поднимался по лестнице. Васька вынул нож, перегнулся через перила. Глаза его уже привыкли к темноте, и он разглядел солдатскую треуголку.
— Вася!
Мальчику почудился отцовский голос. Он хотел откликнуться, но сдержался.
— Вася! Сынок!
Перед Васькой стоял высокий солдат в камзоле, треуголке, ботфортах, только без ружья. Мальчик шарахнулся и крепко сжал рукоятку ножа.
— Не пужайся! — сказал Степан. — Я это!.. А мундир с солдата убитого снял. Темно, пусто, никто и не заметил… Так-то легче будет!
Васька прижался к отцу, прильнул щекой к его руке.
— Не убили тебя, батя, — шепнул он.
— Пока живой! — сказал Степан. — Только зашибли ногу. Охромел чуточку. Да это ничего, пройдет!.. Давай-ка попробуем выбраться отсюда. А там — ищи ветра в поле!
Они спустились по лестнице.
— Куда же? — спросил Васька.
— Прямо к воротам и пойдем! — ответил отец.
Он поднял мальчика на руки.
— Я с караульным разговор буду вести, а ты притаись, будто спишь…
— Ладно! — смекнул Васька.
У Троицких ворот вокруг костра сидели солдаты и пожилой унтер. Подальше стояли двое часовых с ружьями.
— Куда? — осведомился унтер, когда Аникин подошел поближе.
— В гошпиталь! Ногу крепко зашибли, и в плече рана. Гляди вот!
Солдаты посмотрели на кровавое пятно, расплывшееся на борту мундира.
— Чем же это тебя? — поинтересовался один из них.
— Дубиной! А тут, — он показал на пятно, — ножом или секачом, не приметил… Крови-то сколько, страх!.. Я тряпкой перевязал, а она все текет.
— А это кто? — спросил унтер, указав на Ваську, уткнувшего голову в отцовское плечо.
— Нашел в монастыре. Должно, из прислужников… Больной, весь жаром пышет! Отнесу и его в гошпиталь заодно.
— Уж не чумной ли?
— Кто его знает, — сказал Степан. — Может, и чумной… Не оставлять же мальчонку, как щенка, подыхать…
— Эх, глупая башка! — с досадой крякнул унтер. — Разве можно эдак? Сколько раз говорено! Ну, ступай отсюда поживее.
Солдаты пугливо отстранились, унтер отвернулся, зажал нос. Степан миновал ворота, заковылял по мосту через Неглинку. Очутившись за кремлевской стеной, он опустил Ваську на землю.
— Ну, кажись, выбрались, — облегченно вздохнул Аникин. — Пойдем-ка подале отсюда!
Ерменев открыл дверцу, прислушался.
— Никого! — сказал он. — Пожалуй, теперь можно уходить.
— Рано! — возразил Каржавин. — Неизвестно, кто сейчас хозяйничает. Вдруг на бунтовщиков наткнемся? Потерпим, пока рассветет.
Ранним утром снаружи послышалась возня, конское ржание. Подле запряженных в карету лошадей хлопотал кучер, подвязывая торбы с овсом.
— Ты откуда? — удивился Каржавин.
— Целехоньки! — радостно воскликнул кучер. — Живы-здоровы! Только животы от голода подвело…
— Не тревожься, — успокоил его Каржавин. — Сыты! Поели на славу!
— Да кто ж их кормил! — с недоверием откликнулся кучер. — Прибежал, гляжу: еле дышат… Ну, я мигом в монастырскую конюшню… Сыскал все-таки корму.
— Так ты о лошадях? — сказал Каржавин с некоторым разочарованием.
— А как же! Ведь мне доверены! И лошади и карета. Я и в ответе… Ну, слава богу, все в сохранности. Сейчас поедем, барин.
— А бунтовщики?
— Выгнали злодеев! — Кучер перекрестился. — Побили окаянных. Задал им жару генерал!
Накормив лошадей, кучер взобрался на козлы, дернул вожжами. Лошади весело побежали по булыжной мостовой. Вокруг валялись неубранные трупы. Лужицы крови быстро высыхали на ветру.
…К полудню Великолуцкий полк, вызванный Еропкиным из подмосковных сел, вступил в город и расположился лагерем на Красной площади.
Бунт был усмирен.
4
Граф Григорий Орлов с многочисленной свитой прибыл в Москву. Первопрестольная столица походила на осажденную крепость. На площадях и перекрестках стояли караулы, по улицам разъезжали конные патрули. Жителей почти не было видно, только из окон и щелей в заборах глядели любопытные на блестящий кортеж, двигавшийся от заставы вниз по Тверской.
В Кремле графа встретил генерал Еропкин. Отдав рапорт о событиях минувшей недели, он заключил: