— Ныне, с прибытием вашего сиятельства, прошу сложить с меня обязанности…
— Любезный Петр Дмитриевич! — ответил Орлов, обнимая генерала. — О заслугах ваших не премину доложить государыне. Просите, чего душе угодно!
— Э, граф! — сказал Еропкин уже не официальным, а обычным тоном. — Какие там награды! Люди мы простые, в небеса не заносимся. Позвольте полежать в постели. Дважды ранен в бою со смутьянами. Да и немолод…
Орлов поселился за Яузой, в головинском дворце, и сразу же рьяно принялся за дело.
Следственная комиссия приступила к допросу пленных.
Мало-помалу выяснились личности главных вожаков. Все они уже были пойманы, не хватало только Степана Аникина. Комиссия приказала учинить розыск.
Орлов ежедневно разъезжал и даже ходил пешком по городу. Он осматривал казенные здания, купеческие лавки, частные дома. Не страшась заразы, посещал больницы и карантины, выслушивал доклады смотрителей и лекарей, отдавал распоряжения, смещал нерадивых чиновников, назначал на их должности других. Граф любил вступать в беседы с простыми людьми: расспрашивал, утешал, ободрял, сыпал прибаутками, щедро раздавал пожертвования и милостыню…
Попрошайки, бродяги и прочие темные людишки не скупились на льстивые похвалы графу. Но большей частью московские жители принимали графские милости сдержанно.
Как-то под вечер Орлов в сопровождении адъютанта проходил по замоскворецким улицам. На скамье у ворот какого-то двора сидел солдат с мальчишкой лет двенадцати.
Увидев графа, солдат хотел было скрыться в подворотню, но было уже поздно. Поднявшись, он вытянулся в струнку, отдал честь.
— Какого полка? — спросил Орлов.
— Московской команды. Отчислен в гошпиталь.
— Зачем разгуливаешь?
— Отпущен родичей проведать, ваше превосходительство.
— А что за хворь у тебя?
— Ранен, ваше превосходительство! В сражении под Кремлем.
— А-а! — Граф вынул из кошелька золотую монету. — Ну вот тебе! Спасибо за службу, молодец!
— Рад стараться, ваше превосходительство!
— Сынишка? — спросил Орлов, кивнув в сторону подростка.
— Никак нет, ваше превосходительство! Сирота… Приютил я его.
— Нельзя! — сказал граф. — Надобно отдать в Воспитательный дом.
— Ваше превосходительство! — встревожился солдат. — Дозвольте: пусть при мне кормится… Привык!
— Нельзя! — повторил Орлов строго и приказал адъютанту: — Веди его!
Молодой офицер брезгливо потянул мальчика за рукав. Они зашагали дальше. Вдруг мальчишка с силой рванул руку. Адъютант поскользнулся, шлепнулся в жидкую грязь. Мальчик пустился стрелой. Солдата уже не было видно.
Орлов расхохотался:
— Вот тебе, братец, и крещение боевое! Ну ничего, с турками труднее воевать… А бездомных ребятишек надобно переловить — и в Воспитательный!.. Поутру не забудь передать распоряжение полицмейстеру! Строго-настрого!
…Солдат выглянул из подворотни. Убедившись, что начальство скрылось из виду, он окликнул:
— Вася!
Мальчик вышел из-за выступа ветхой церквушки.
Разжав ладонь, в которой лежал золотой, солдат усмехнулся:
— Пригодится!.. Знает граф, кого награждать!
Уже две недели отец и сын Аникины жили у старого их соседа, псаломщика Страхова. Выйдя в ту памятную ночь из Кремля, они долго блуждали по глухим улицам и переулкам, а на заре постучали в страховский дом.
— Так ты ныне в солдатах? — удивился хозяин.
— Не приютишь ли, Иван Петрович, на несколько дён? — уклончиво осведомился Аникин.
Страхов прищурил глаз, погладил бороду.
— Понятно! — молвил он. — Ладно, оставайтесь!..
Степан поселился в сарае. Выходил он только по вечерам, да и то не за ворота. Ваське же было разрешено разгуливать свободно.
Однажды вечером Степан рискнул посидеть с сыном на лавочке за воротами. И, как назло, они напоролись на самого графа…
— На рожон вздумал переть? — с досадой упрекнул кузнеца Страхов. — Ведь ищут тебя. Давеча стражник заходил, допытывался. Верно, кто-нибудь из дружков твоих показал.
— Может статься, — согласился Аникин.
— То-то! И к чему было в эту кашу лезть? Такой тихий мужик!
— Мочи не стало, — тихо сказал Степан.
— Да толк-то какой? Ужели надеялись эдакую силищу одолеть?
Степан молчал.
— Дело твое, — махнул рукой Страхов. — Только помни уговор: со двора ни на шаг и на дворе показывайся пореже. Сведают, худо придется и тебе и мне.
— Ладно, Иван Петрович! — сказал Аникин. — Не опасайся! Думаю, лучше мне вовсе из Москвы убираться. Где-нибудь в деревне схоронюсь.
— Легко сказать! — возразил Страхов. — Повсюду заставы. Кошку и ту не пропустят.
— Как-нибудь проберусь. Авось одёжа солдатская поможет. А Ваську у тебя пока оставлю, если позволишь.
— Отчего же, пускай живет, — согласился хозяин. — Направлю тебя к деверю моему, под Рязань… Он примет. Только не торопись, дело опасное! Я ведь тебя не гоню…
В ту же ночь в Головинском дворце вспыхнул пожар. Разбуженный камердинером, Орлов выбежал из спальни в плаще, накинутом прямо на белье. Из галереи, примыкавшей к покоям графа, валил густой дым; в окно были видны языки пламени, полыхавшего в противоположном крыле здания.